Посланник - Василий Головачев

– О встрече в парке… о старике… Ты сообщил в «Скорую»?

– И в милицию тоже.

– Ну и? ..

– Рассказал, что знал. Когда приехала «Скорая», он уже не дышал. Кстати, – Такэда взглянул на Сухова поверх страницы, – глаз на его теле никаких не нашли.

– Как это не нашли? Куда ж они делись?

Толя молча углубился в изучение книги. Он никогда не отвечал на вопросы пожиманием плеч или другими жестами, если не знал ответа.

Никита полежал, переваривая сказанное, потом залпом выпил стакан холодного молока.

– Ты хочешь сказать, что нам все померещилось?

– Не померещилось.

– Так в чем же дело?

Такэда перелистнул страницу, любовно пригладив книгу, снова взглянул на лежащего.

– Чтобы делать какие-то выводы, информации недостаточно. Похоже, что он был человеком с какими-то добавочными органами чувств. Как, возможно, и те четверо, о которых ты говоришь. Но что дальше? Мы не знаем ни их координат, ни цели появления, ни причин ссоры… кстати, язык у него был вырван.

Никита невольно пошевелил своим, словно проверяя – на месте ли.

– О дьявол! Серьезные, видать, разборы у них были. Как ты думаешь, что он им сделал? За что они его… так?

Такэда углубился в штудирование очередной страницы.

– Что ты там изучаешь? – рассердился Никита. – Напился моего чая, сел в мое кресло, за мой стол с моей лампой, да еще и не разговариваешь!

– Жлоб! – констатировал Такэда. Закрыл книгу. Улыбнулся своей обычной, сдержанной и застенчивой улыбкой. – Теперь я понимаю, почему девушки с тобой не водятся: ты заставляешь их приходить со своим чаем. Кстати, пока ты болел, они едва телефон не оборвали. А читаю я очень умную книгу: Чхве Ёнсоль, «Техника «мягкого» искусства. Хапкидо».

– На японском?

– На корейском!

– О-о! Вы у нас полиглот.

– Не ругайся.

Никита засмеялся, но посерьезнел, заметив, что Такэда смотрит на его ладонь. Глянул на нее сам, потрогал звезду пальцем.

– Что же это такое? Ожог?

– Весть, – серьезно сказал Такэда.

– Что? !

– Весть. Но это ты поймешь позже. – Толя предостерегающе поднял руку, останавливая попытку Сухова выяснить смысл сказанного. – Я не готов ответить на твои вопросы. Как и ты – услышать правду. Отложим разговор дня на два-три.

Сухов покачал головой, с любопытством глядя на внезапно окаменевшее лицо друга, хотел что-то спросить, но передумал. Показал на стакан.

– Налей молока, плиз.

– А нетути, дорогой. Ты выдул все три литра. Но если хочешь, я позвоню, и через полчаса принесут. А мы пока посмотрим «Новости», не возражаешь? – Инженер включил телевизор. – Звонить?

– А кто это?

– Мой друг, – уклонился от прямого ответа японец. – Живет тут неподалеку, на «Соколе». Приедет, познакомлю. – Он набрал номер: – Извини, подтверждаю. Квартира двенадцать, найдешь? Ждем. – Повесил трубку. – Сейчас принесут.

Никита с недоверием взглянул в узкие непроницаемые глаза Такэды.

– Ты что же, заранее договорился?

Такэда молча увеличил громкость телевизора.

Некоторое время они слушали новости первого канала «Останкино»: страны Лиги Империй, как уже негласно называли Содружество Независимых Государств, жили по своим законам, часто не совпадавшим с законами ближнего зарубежья, конфликтовали, все еще воевали, пытались строить экономику с помощью противоречий политики, но учились, работали, рожали детей, занимались спортом, слушали музыку, смотрели видео, а иногда спектакли – вживую, увлекались сексом, наркотиками – все больше и больше, боролись с тем и другим, митинговали – правда, все меньше и меньше, то есть творили историю. Национализм продолжал буйствовать, успешно развивался терроризм, росли цены. События ближнего и дальнего зарубежья тоже не внушали особого оптимизма: становление великих государств – Великой Сербии, Великого Афганистана, Таджикистана и даже Карабаха – сопровождалось невиданными, дикими братоубийственными войнами, геноцидом и массовым истреблением мирного населения. На этом сообщении Никита перестал воспринимать информацию, переключая поток сознания в другое русло. Этому научил его Такэда, потому что заметил: после телеинформационной программы у друга растет желание поубивать сначала националистов, потом политиков, а потом уничтожить толпу, вознесшую этих политиков на своих плечах к власти. История толпы не помнит, любил повторять отец Никиты, заставляя сына быть личностью, пока не добился своего: сын научился вкладывать в любое дело, чем бы ни занимался, все физические и душевные силы, заряжаться на максимальный результат, что и позволило ему не только стать мастером спорта по акробатике, а также профессиональным танцором балета, но индивидуумом с высокой степенью ответственности, как опять же говаривал его отец.

Обо всем этом вспомнил Такэда, услышав вздох друга. И вздохнул сам. Несмотря на все лестные отзывы и собственное мнение о Никите, он сомневался в том, что танцор справится с предстоящей миссией.

Но Вестник выбрал его! ..

– Что вздыхаешь? – Толя выключил телевизор.

– Помнишь, как старик тянул руку? А ведь блямба у него на ладони формировалась сначала не пятиконечная. Ты знаток символики, пояснил бы. Весть! – передразнил Никита приятеля. – Что за весть? Может быть, пояснишь, какой смысл вкладываешь в это слово? Я умный, пойму.

– Позже, умник. А формировалась эта штука действительно интересно. Круг – это начало всему, знак Вечности, а треугольник в квадрате – символ соединения божественного и человеческого, небесного и земного, духовного и телесного. Вестник… м-м… старик как бы предсказал твой путь… если ты его начнешь.

– Чушь какая-то! Идти я никуда не собираюсь.

– В том-то и дело. Но, боюсь, тебя вынудят к этому. Все, все! Не будем об этом больше, а то подумаешь, что я немножко свихнулся на мистике.

– Не немножко.

– Спасибо.

– Не за что.

Зазвонил дверной звонок. Такэда встал.

– Обещай мне только быть осторожным.

– В каком смысле?

– В любом. Обещай, это серьезно. Я не всегда смогу прийти на помощь. И объяснить смысл предупреждения пока не могу, так что принимай на веру.