Черный человек - Василий Головачев

– Купава, если ты хочешь, чтобы я не потерял рассудок, не приходи ко мне больше.

Женщина задумалась, пристально разглядывая профиль хозяина, встала тоже, подошла к нему, не решаясь дотронуться; он слышал ее тихое дыхание, чувствовал теплоту ее тела, и душа рвалась на части.

– Не сердись, – тихо проговорила Купава. – Сердиться – мстить себе за ошибки других. Я знаю, ты не простил мне мою, хотя ошибкой это назвать трудно. Я не приду больше… может быть. Ответь мне только на один вопрос: почему ты рискуешь собой, пытаясь вытащить Дана? Из-за того, что я… обещала… вернуться?

Мальгин медленно повернул голову к ней, лицо его побледнело. Внутри с крутых гор души сошла лавина, столкнулись тайфуны, замерз океан, погасло солнце, взорвалась сверхновая звезда… Несколько секунд он смотрел на Купаву, изогнув бровь, будто силясь сдержать стон, и произнес только одно слово:

– Нет!

Глаза Купавы вспыхнули, заискрились радостью и слезами, она поняла наконец, что пряталось на дне израненной души Клима.

– Благодарю.

И не успел Мальгин ничего сообразить, как горячие ладони женщины обожгли его щеки, горячие губы прижались к его губам – поцелуй был оглушающе долог, – и Купава исчезла, оставив после себя тонкий запах ландыша. И горьковато-нежный привкус поцелуя на губах…

Мальгин почувствовал боль, перевел взгляд на руку: он сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони до крови.

– Намеки тонкие на то, чего не ведает никто… – пробормотал он глубокомысленно. – Еще одна такая встреча, и меня можно будет класть вместо Даниила…

Окончательно хирург пришел в себя только после пятиминутного сеанса аутотренинга. По дороге в институт дал себе обещание выяснить, кто же все-таки сообщает Купаве о действиях безопасников и какие цели преследует этот «друг-благодетель». Правда, это мог быть и сотрудник института, однако Мальгин не верил в отсутствие у коллег врачебной этики.

Таланов встретил заведующего отделением в кабинете вопросом:

– Тебе никто не звонил?

– Нет, а что случилось?

– Джума Хан…

– Что? ! – у Мальгина перехватило дыхание. – Что с ним?

– Тебе придется оперировать двоих.

Мальгин так и сел.

– У кибернетиков он включил диагностер через Умника, – продолжал Таланов, – сначала в режиме выдачи диагноза, то есть выдачи тех данных, что записал сам диагностер с помощью своих датчиков при обследовании «черного человека». Потом включили программу, с помощью которой записали информацию, выведенную маатанином из своего компьютера. На выходе – тарабарщина! Код записи оказался не тем, что рассчитали кибернетики при составлении программы. И тогда Джума подключился к диагностеру напрямую.

– Он с ума сошел!

– А черт его знает, чем он руководствовался! У него спинальный шок. Поэтому времени у те… то есть у нас осталось всего ничего. Шаламов не выходит из комы и жив только с помощью аппаратов.

Мальгин глубоко вздохнул, посидел немного и встал.

– Мне надо было идти с Джумой.

– Теперь уже поздно сожалеть. Данные диагностера введены в Гиппократа, можешь ознакомиться. Группа ждет тебя у Стобецкого… кроме Джумы и Карой Чокой. Она с ним в клинике СПАС-центра, примчалась сразу, как только узнала. Непонятно…

– Она его жена, – сказал Мальгин, думая о своем, – чего ж тут непонятного. Идем, заменишь Джуму, мне понадобятся по меньшей мере три ассистента.

– Возьми Зарембу, парень рвется в бой, да и специалист он неплохой.

– Посмотрим.

Они спустились к лифту.

– Что нового выдал диагностер? Я имею в виду, из того, чего мы еще не знали?

– Практически все! У маатан нет нервной системы в общепринятом значении этого слова. То есть она существует, но не постоянно, а в нужный момент формируются нервные пути и узлы в толще однородной массы, которая называется телом. Почему вдруг именно эти участки тела становятся нервной тканью, нервами, узлами, сплетениями волокон – загадка! То же касается и мозга. По сути «черный человек» – единый организм – мозг с постоянно меняющейся структурой, иерархией, архитектоникой. Кстати, точно так же построен и маатанский компьютер. Но самое интересное у него внутри: сверхтвердое ядро массой около ста килограммов, закапсулированное к тому же силовым полем с головоломными характеристиками. Поле пульсирует, а энергетическая мощь его, по оценкам экспертов, равна мощи десантного когга!

– Ерунда какая-то! Он что – живой реактор?

– Кто знает?

– А пульсирует из-за чего? Может быть, это сердце?

– Нет у него сердца.

Они вошли в отделение Стобецкого в тот момент, когда у Шаламова после долгого беспамятства наступила «фаза хозяина» – период парадоксального сознания.

Шаламов не лежал, а сидел с открытыми глазами, поддерживаемый лапой манипулятора, и, казалось, смотрел на сдвинувшихся к вириалу реаниматора людей, хотя видеть их, конечно, не мог.

– Найдите Клима, – проговорил он негромко, но четко, голос был не его – гортанный, с каким-то вибрирующим тембром, и говорил Шаламов, почти не разжимая губ. – Найдите Мальгина, прошу вас. Быстрее найдите, мне нужно поговорить с ним.

– Я здесь, Дан, – ответил Мальгин, заставив всех у полусферы вириала оглянуться. – Слушаю тебя.

– Клим, как там мой «крестник»? Я знаю, ты был у него.

– Откуда знаешь?

– Не важно, знаю. – Шаламов раздвинул губы в улыбке. – Он еще помнит меня?

– Да, – ответил Мальгин после паузы. – Он… болен.

– Говори все.

– У него проявляются черты человека…

– Обратный эффект, эффект бумеранга. Я тогда слишком поздно понял, что он тоже связан со своим компьютером напрямую… Ему можно помочь?

– Подумай лучше о себе, – проворчал Стобецкий.

Шаламов не обратил на реплику внимания.

– Не знаю, – сказал Мальгин, с трудом подавляя вдруг поднявшийся из глубины души гнев. – Скорее всего – нет. Но врач прав, подумай о себе.

– Обо мне думай ты, а кто подумает о «черном»? Ты все же прикинь наши возможности, он стал для меня крестником, а для своих соотечественников – отщепенцем, изгоем, и, хотя у них нет смертной казни, маатане способны на казнь равнодушием, а эта пытка пострашней остальных. И еще, Клим: не торопись ты меня оперировать, подожди немного, может быть, я справлюсь сам. Не прошу – требую.