Роковые камни Аркаима - Елена Гордина

– Мне кажется, она умерла?

Бронзовый век. Аркаим

Любава бежала, пока не запыхалась, по высокому снегу. Уже стемнело, и уходить дальше в безлюдную и обледеневшую степь она не решилась. Размазывая слезы по щекам, она двинулась назад, в хижину. Совершенно продрогшая и испуганная, она вошла в землянку, Цыба сидела к ней спиной, держа руки над огнем, который вырывался из печи.

– Пришла? – спросила ее старуха, не поворачиваясь.

– Да, – испуганно пискнула Любава, в нерешительности застыв у входа в землянку.

– А теперь иди куда хочешь! – зло цыкнула на нее бабка. – Я тебя предупреждала, что мое время пришло, что должна передать тебе свой дар, а ты меня подвела!

– Я… я… – залепетала Любава.

– Боги сказали, что мне придётся еще здесь задержаться, и все из-за тебя! – рявкнула знахарка и повернулась. Любава вздрогнула и вжалась в холодную стену землянки. У Цыбы бешено, яростно горели глаза, ее и без того некрасивое лицо исказилось в гримасе ненависти.

– Убирайся! – закричала она. – Убирайся и никогда ко мне больше не приходи!

Любава в ужасе попятилась, а затем вылетела в морозную зимнюю ночь и побежала куда глаза глядят. Ноги сами привели ее в конюшню, рядом с лошадьми была построена землянка Богдана. После того, как его жена и ребенок умерли, он жил там один.

– Можно к тебе? – Любава нерешительно вошла внутрь, это была неслыханная, невозможная наглость, которая, узнай в племени, стоила бы ей жизни. Не могла, не имела права незамужняя девушка прийти в жилище к мужчине, тем более ночью, тем более одна. Но Любаве больше некуда было податься, ну не замерзать же в степи, поэтому она стояла, опустив глаза, и молила бога только об одном: чтобы Богдан ее не прогнал прочь.

– Зачем пришла? – Мужчина не спал, лежал на топчане и смотрел в черный потолок землянки.

– Цыба выгнала, – Любава переминалась с ноги на ногу, – сказала, что знать меня больше не хочет, потому что я ее подвела.

– Ну и правильно все она сказала, – Богдан даже не шевельнулся, – ты должна была ее заменить, а теперь что?

Любава промолчала, но ее поглотила паника, как ей теперь быть? Куда идти? Конечно, еще можно попытаться напроситься на ночлег к Аксинье, это была ее единственная подруга, но там очень большая семья, им и самим в землянке тесно. Да и потом ее отец частенько пьет бражку, а затем гоняет домочадцев по дому, порой и поколачивает. Нет, это точно не то место, где она хотела бы провести спокойную ночь.

– Ладно, – неожиданно смилостивился Богдан, – пришла, так проходи. Мне как раз хозяйка в доме нужна, да и одному совсем мне плохо стало. Только вот что скажут в племени? Тебя завтра утром камнями закидают.

– А ты не говори им, что я у тебя в землянке спала, скажи, на конюшне. – Любава повеселела, вопрос с ночлегом был решен, хоть всего и на один день.

– Ну, тогда приготовь поесть, что ли, – Богдан встал с топчана, – а на самом деле, где спать-то будешь? Топчан у меня один, на полу грязь, да и холод лютый.

Любава залилась краской, вот про это она и не подумала, действительно, куда ей ложиться, не в одну же постель с молодым вдовым мужчиной?

– Ладно, бог с тобой! – Богдан подошел к ней вплотную. – Я пока поживу в конюшне, авось не замерзну, а еду ты все равно приготовь.

– Я сейчас! – Любава метнулась к выходу, там, во дворе у Богдана можно развести костер и приготовить ужин.

– Морковь в конюшне, в подвале, а вяленая козлятина на крюках у двери. Отрежь немного и приготовь мне еду. – Мужчина вышел из землянки за ней следом.

– Хорошо! – Любава набрала в глиняный котел снега, старалась взять его с крыши землянки, там самый чистый. Быстро разожгла костер, примостила его над огнем и принялась варить похлебку: немного вяленой козлятины, немного моркови, горсть чечевицы (она нашла ее там же, в подвале). Готовила Любава хорошо, этому ремеслу ее сама Цыба научила.

Вспомнив о старухе, у Любавы по спине побежал холодок, ох, зря она с ней поссорилась, надо было пасть в ноги и просить прощения, потому что быть в немилости у знахарки – это плохо.

– Дождусь рассвета, а потом пойду к ней, – решила девушка, а пока старалась угодить кузнецу, потому что теперь он – единственная ее защита и подмога.

Похлебка вышла и правда неплохая, Богдан ел, да нахваливал, а после трапезы, как и обещал, ушел спать в конюшню, предоставив Любаве топчан в землянке. Лежанка оказалась жесткая, овечья шкура, которой следовало накрываться, пахла плесенью, и вообще, в доме после смерти хозяйки царило запустение.

Любава так всю ночь и проворочалась с боку на бок, пытаясь подремать хотя бы пару часов, но сон не шел. К ней в голову лезли всякие дурные мысли, а что будет, если Цыба ее проклянет? А как отреагирует племя на такие новости? А не выгонят ли ее за пределы поселения в занесенную снегом степь, обрекая тем самым на неминуемую смерть? В середине ночи, совершенно измучившись от страхов и сомнений, так и не сомкнув глаз, Любава поднялась с топчана и отправилась к Цыбе, по дороге придумывая, как бы угодить старухе.

Любава решила, что попросит у знахарки прощения, а потом объяснит ей свой поступок паникой, ну может же она просто испугаться? Когда подошла к землянке, девушка уже думала, что готова и козу убить, лишь бы все вернулось на круги своя. Любава в нерешительности остановилась, еще раз подбирая слова, которые скажет Цыбе, надо, чтобы все прошло гладко, а то старуха и слушать ее не станет.

– Цыба! – Любава отворила дверь и вошла внутрь. – Цыба! – позвала она знахарку еще раз. В землянке было тепло и пахло, как всегда, травами. – Я вернулась, чтобы…

Девушка огляделась, в хижине никого не было, что само по себе было странно, Цыба никогда не выходила из дома раньше, чем начинало светать. Говорила, что это время злых духов.