Лекции по зарубежной литературе - Владимир Набоков

В общем и целом было бы бессмысленно предлагать читателям эти записи в их наличной структуре и стилистике. Раздел о Стивенсоне существует лишь в виде черновых заметок, и, соответственно, за представленную в книге организацию его материала едва ли не целиком ответствен редактор. В других лекциях, впрочем, общий порядок изложения, как правило, не вызывает вопросов, поскольку он обычно соответствует хронологическому принципу, проведенному через всю книгу. Возникают, однако, трудности, из-за которых процесс подготовки текста осложняется необходимостью синтеза и редактирования. Так, мы имеем дело с разнообразными, не связанными друг с другом подборками страниц в отдельных папках – подготовительными заметками, которые делались на начальных этапах работы и либо не были уничтожены, либо подверглись правке и затем были включены в текст лекций. Однако назначение других таких самостоятельных частей не столь ясно, и не всегда можно с уверенностью сказать, отражают ли они поэтапное расширение текста вследствие ежегодной лекционной практики, или же это лишь наброски, которые предполагалось использовать в будущем. Определенные проблемы структурного характера влечет за собой наличие в некоторых лекциях добавленных или дублирующих частей, возможно адресованных иному типу слушателей. Всякий раз, когда это представлялось возможным, редактор стремился сохранить для читателя весь подобный материал, неявно подготавливающий и предваряющий основной текст, и инкорпорировал его в соответствующие по смыслу места лекционных рассуждений. Вместе с тем в книгу не вошли страницы с цитатами из критики, которые госпожа Набокова печатала для лекций о Прусте, Джейн Остен, Диккенсе и Джойсе, а также таблицы с расчетами сюжетного времени в обсуждаемых романах, составленные Набоковым для того, чтобы сверяться с ними при подготовке лекций.

Однако структура текста порождает и более серьезные проблемы, нежели собирание и инкорпорирование пригодного материала из набоковского «архива». Во многих лекциях Набоков перемежал свой хронологически выстроенный рассказ разрозненными наблюдениями касательно темы, стиля или влияния. Где именно предполагалось их поместить, как правило, неясно; более того, зачастую эти наблюдения носят незавершенный характер и являются не более чем краткими набросками, однако некоторые из них, напротив, представляют собой прелестные миниатюрные эссе. Редактору всякий раз приходилось решать, включать их в текст целиком, добавляя необходимые формальные связки, или – в тех случаях, когда материал этих наблюдений слишком фрагментарен, – помещать их элементы в какие-то другие, подходящие по смыслу места текста. Например, представленный в книге пассаж о разговоре Стивена с мистером Дизи в главе 2 первой части «Улисса» собран из трех разных частей рукописи. Основополагающая цитата, видимо, не зачитывалась в аудитории (в настоящем томе она приведена по инициативе редактора), но студенты, держа перед собой открытые книги, могли сверяться с ее ключевыми моментами, которые Набоков обсуждает в следующем абзаце, говоря о раковине святого Иакова (см. с. 379 наст. изд). Дальнейший же текст взят из другого отрывка, который начинается замечаниями о структуре, продолжается различными высказываниями о достоинствах и недостатках романа, о параллелизме его тем, а завершается наблюдениями о разговоре Стивена с мистером Дизи – разговоре, понимаемом как иллюстрация флоберовского контрапункта, и о пародийности стиля Джойса, с цитатой из письма Дизи в качестве примера. Таким образом, везде, где это позволял материал, редактор имел возможность расширять лекционный текст и, исходя из контекстуальной близости, сохранять максимум набоковских суждений об авторах, их произведениях и искусстве литературы в целом.

Цитация играет существенную роль в преподавательском методе Набокова – она призвана помочь донести до слушателей его представления о литературном мастерстве. Настоящее издание последовательно воспроизводит эту особенность набоковского метода (исключая случаи запредельно объемных цитат-иллюстраций), ибо цитация в высшей степени полезна и для напоминания читателю тех или иных страниц известной ему книги, и для первого знакомства с нею под умелым руководством Набокова. Соответственно, цитаты обычно даются непосредственно за набоковскими наказами прочесть определенный фрагмент текста (как правило, отчеркнутый также в его собственном рабочем экземпляре книги) – с целью вызвать у читателя ощущение соучастия в рассуждениях лектора, создать «эффект присутствия» его в учебной аудитории в качестве слушателя. В ряде случаев упомянутые рабочие экземпляры содержат пометки, говорящие о намерении Набокова процитировать то или иное место, которое, однако, не было впоследствии упомянуто в лекционном тексте. Там, где эти цитаты представлялось возможным ввести в текст в помощь читателю, это было сделано. Несколько таких цитат, не упомянутых ни в лекциях, ни в рабочих экземплярах, были тем не менее отобраны и включены в текст в тех случаях, когда, на наш взгляд, требовалось проиллюстрировать высказывания Набокова. Его лекционная практика предполагала, что студенты следят за ходом рассуждений преподавателя, держа на столах в раскрытом виде анализируемые книги, и, соответственно, при необходимости могут сверяться с текстами, ориентируясь на его указания; читатель данной книги, лишенный такой возможности, должен быть взамен обеспечен дополнительным набором цитат. Финальный монолог Молли в «Улиссе» – характерный тому пример. Совершенно особый случай, однако, имеет место в конце раздела, посвященного Прусту. Набоков выбрал в качестве материала для рассмотрения первый том эпопеи «В поисках утраченного времени» – «В сторону Свана». Последняя лекция о Прусте завершается обширной цитатой из размышлений Марселя в Булонском лесу о собственных воспоминаниях былого – размышлений, которыми заканчивается роман. Это впечатляющий финал, но он оставляет Марселя (а с ним и читателя) лишь на начальном отрезке пути к полноте понимания функций и свойств памяти как ключа к реальности, в обретении которой и заключается смысл «Поисков…». Размышления в Лесу – только один из множества способов созерцать прошлое, которые, шаг за шагом достраивая восприимчивость Марселя, готовят его к финальному переживанию, раскрывающему ту реальность, поиски которой были описаны в предыдущих томах эпопеи. Это переживание Марсель испытывает в великой третьей главе («Прием у принцессы де Германт») «Обретенного времени» – заключительного тома «Поисков…». Поскольку открытие, совершаемое в этой главе, является ключом к совокупному смыслу целой серии романов, всякий анализ Пруста, игнорирующий это обстоятельство и не акцентирующий различие между пышным цветением прустовской эпопеи и первым зерном, которое посеяно в романе «В сторону Свана», не достигает важнейшей из своих целей. Хотя набоковские лекции о Прусте завершаются цитатой из эпизода в Лесу, выбранная наугад пара фраз, не связанных напрямую с лекционным материалом, заставляет думать, что он мог обсуждать их со студентами, – главным образом потому, что обширные машинописные цитаты из книги Деррика Леона о Прусте посвящены по преимуществу финальному эпизоду «Обретенного времени» и его объяснению. «Разобщающее» замечание Набокова: «…букет чувств в настоящем и при этом созерцание минувшего события или ощущения – вот когда сходятся чувства и память и обретается утраченное время», – является верным по сути и великолепным по форме описанием прустовской темы; но едва ли оно окажется достаточно внятным для того, кто не читал последний том эпопеи, если не приводить исчерпывающего объяснения, которое дает в «Обретенном времени» сам Пруст. Посему в этом исключительном случае редактор счел возможным расширить концовку лекции и подкрепить незавершенные заметки Набокова цитатами из финального тома «В поисках утраченного времени»: дабы более точно передать смысл снизошедшего на Марселя озарения, мы дополнили лекционный текст выдержками из прустовского описания того, как воспоминание превращается в реальность и в материал для литературы. Редакторские наращения в этой части следуют духу набоковских заметок и призваны завершить круг истолкования романа «В сторону Свана», который, помимо всех прочих его аспектов, в самом своем замысле является отправной точкой романного цикла.