Офицеры и джентльмены - Ивлин Во

Книга первая

Эпторп достославный

1

– Будем, – сказал Гай.

– Будем, – отозвался Эпторп.

– Вы двое, вам лучше напитки на мой счет записывать, – встрял майор Тиккеридж. – Младшему офицерскому составу не дозволяется пить в столовой до обеда.

– Боже! Простите, сэр.

– Дружище, откуда вам было знать? Это я виноват – не предупредил. Правило у нас такое, для молодых. Конечно, вы под это определение не слишком подходите, но правило есть правило. Захотелось выпить – сообщите обслуживающему капралу и топайте в бильярдную: спиртное туда и доставят, и слова вам никто не скажет.

– Спасибо за информацию, сэр, – ответствовал Эпторп.

– Конечно, горло промочить хочется – вас небось по плацу до полусмерти загоняли. Мы с командиром утром все видели. И, доложу я вам, прогресс налицо.

– Стараемся, сэр.

– Нынче весточку получил от своей женушки. На мэтчетском фронте спокойно. Жаль, далековато – на выходные не наездишься. Ну да ладно, пройдете курс – дадут вам недельку отпуска. Должны дать.

Ноябрь только начался. Зима в этом году буквально обрушилась, уже холода стояли. В офицерской столовой горел камин. Младшим офицерам, если только они не бывали приглашены, у камина располагаться не разрешалось; впрочем, приятный жар проникал и в дальние углы.

Офицеры Королевского полка алебардщиков, в силу своей бедности, жили преуютно. В столовых полков более престижных, например, после ужина оставался только дежурный. А для алебардщиков военный городок вот уже двести лет был что дом родной. «У нас любой болван приживется», – говаривал майор Тиккеридж. Действительно, Гай с Эпторпом за целый месяц службы ни разу не выбрались поужинать в город.

Из двадцати курсантов они были самые старшие. Циркулировали слухи, что аналогичная группа имеется в центре формирования части алебардщиков. Объединения ждали со дня на день. Несколько сот военнообязанных проходили подготовку на побережье. Предполагалось, что новая бригада будет сформирована весной из приписных алебардщиков и регулярного полка. Фраза «когда сформируют бригаду» сделалась присловьем. Формирование бригады оправдывало теперешнюю муштру; формирования ждали как Рождества, как начала новой жизни.

Товарищи Гая были в основном молодые лондонские клерки. Двое или трое попали в полк прямо со школьной скамьи. Один, Фрэнк де Суза, как раз успел окончить Кембридж. Гай узнал, что отобрали их из двух с лишним тысяч претендентов. Иногда он задавался вопросом, какими принципами руководствовались отбиравшие, – очень уж разношерстная получилась компания. Потом понял: разношерстность предполагалась изначально, это конек такой у полка – рассчитывать не на первосортное сырье, а на проверенные методы воспитания. Дисциплина на плацу и соблюдение традиций в столовой должны, по глубокому убеждению алебардщиков, сделать свое дело, понятие о воинской чести – благословением снизойти на всех без разбору.

Один только Эпторп производил впечатление настоящего военного. Он был высокий, мускулистый, загорелый, усатый, владел изрядным запасом специальных терминов и аббревиатур. До недавнего времени Эпторп служил в Африке; по какой части, неизвестно. Африканская пыль намертво въелась в его ботинки.

Ботинки вообще были предметом особого Эпторпова интереса.

Они с Гаем познакомились по пути в полк, в поезде. Гай сел на Черинг-кросс, поднял глаза – и увидел эмблему алебардщика и пуговицы с изображением полковых рожков. В первую секунду Гай подумал, что самим фактом своего присутствия в одном вагоне со старшим офицером допускает грубое нарушение этикета.

У Эпторпа не было ни газеты, ни книги. Поезд мчался, улетали мили, а Эпторп не отрываясь смотрел на собственные ботинки. В процессе наблюдений, совершаемых исподтишка, Гай установил, что на Эпторповых погонах вовсе не короны, а одиночные звездочки, как и у него самого. Оба молчали. Наконец, минут через двадцать, Эпторп достал трубку и принялся тщательно набивать ее из объемистого кисета. Набив же, произнес:

– «Дельфины». Новенькие. У вас такие же?

Гай перевел взгляд с Эпторповых ботинок на свои. Различий не заметил. Может, «дельфинами» в армии принято называть форменную обувь?

– Не знаю. Я просто пошел к своему сапожнику и заказал две пары прочных черных ботинок.

– Он мог вам и коровью кожу подсунуть.

– Наверно, так он и сделал.

– Вы, дружище, большую ошибку допустили, не в обиду вам будет сказано.

Минут пять Эпторп пыхтел трубкой, потом снова заговорил:

– Конечно, на самом деле это кожа белухи. Ну, да вы в курсе.

– Нет, не в курсе. А почему вы тогда называете свои ботинки «дельфинами»?

– Секрет фирмы, дружище.

С тех пор Эпторп неоднократно возвращался к теме ботинок. Когда бы Гай ни проявил компетентность в любом другом вопросе, Эпторп обязательно бросал:

– Странно все же, что вы не носите «дельфинов». А ведь производите впечатление человека понимающего.

Зато денщик – один на четверых приписных офицеров – клял пресловутые «дельфины» всякий раз, когда брался за щетку и ваксу. А еще «дельфины», тусклые, несмотря на денщиковы усилия, неизменно вызывали замечание к внешнему виду алебардщиков – единственное, кстати, замечание.

На почве возраста Гай с Эпторпом не то чтобы сдружились, а стали держаться вместе. Молодые офицеры в обращении к ним усвоили слово «дядя».

– Ну, – произнес Эпторп, – а не пора ли нам?

Обеденный перерыв был рассчитан строго на обед, без дуракаваляния. На бумаге значилось полтора часа. Однако полевую форму пока не выдали, на занятия по строевой подготовке офицеры ходили в форме для рядовых, из хлопчатобумажной саржи, в которой, конечно же, нельзя было появляться в столовой. Переодевание требовало времени. А сегодня главный старшина Корк велел им на пять минут задержаться после звонка к обеду – в наказание за то, что Триммер утром опоздал на построение.

Пожалуй, Триммер единственный вызывал у Гая устойчивую неприязнь. Триммер был не из самых молодых. Глаза его, близко посаженные, осененные длинными ресницами, смотрели проницательно. Под фуражкой скрывался белокурый вихор; если Триммер снимал фуражку, вихор скручивался на лбу золотистою спиралью. Говорил Триммер на припомаженном кокни. Когда в бильярдной включали джаз по радио, Триммер воздевал руки и принимался вихляться, впрочем не без изящества. О том, что делал Триммер до войны, история умалчивала, Гай же подозревал его в причастности к театральной среде. Триммер был весьма неглуп, однако на военной службе у него не ладилось. Выражения вроде «честь мундира» не находили отклика в Триммеровой душе; не утешала его и мрачная торжественность мессы. Едва алебардщиков отпускали с занятий, Триммер испарялся, иногда один, иногда со своею бледною тенью Сарум-Смитом – кроме Сарум-Смита, с ним никто не хотел водиться. На Эпторпе лежала печать быстрого продвижения; от Триммера за милю несло скорым крахом военной карьеры, толком не начавшейся. В то утро он появился на построении секунда в секунду по оговоренному в приказе времени. Все успели раньше и прождали целых пять минут – главный старшина Корк уже начал перекличку. Таким образом, алебардщиков распустили только в двенадцать тридцать пять.