Офицеры и джентльмены - Ивлин Во

– Эпторп, а почему ты, собственно, так трясешься над своими вещами?

– Мой милый Краучбек, да по той простой причине, что собирал их не один год.

– И что же такое ценное ты собирал?

– О, вопрос отнюдь не прост, старина, – в двух словах и не расскажешь.

В первый вечер все ужинали в столовой. Теперь там стояли три стола, по столу для каждого батальона. Бригадир, который садился с кем вздумается, постучал по столешнице черенком вилки и прочел предельно лаконичную молитву:

– Спасибо Тебе, Господи.

Нынче бригадир был в отличнейшем расположении духа – такой вывод сделали, во-первых, потому, что он предложил начальнику разведштаба складную ложку (начальник от неожиданности облился супом), а во-вторых, потому, что после ужина бригадир объявил:

– Сейчас со столов уберут, и сразу начнем козла забивать. Специально для молодых офицеров поясню: штатские эту игру называют бинго. Как всем вам, без сомнения, должно быть известно, бинго – единственная игра на деньги, разрешенная в войсках его величества. Десять процентов каждого банка поступает в Фонд помощи ветеранам и вдовам и в Ассоциацию боевых товарищей. Стоимость любой фишки – три пенса.

– Забивать козла?

– Бинго?

Младшие офицеры переглядывались. Ясно было: они подозревают худшее. Один только Пузан Блейк, ветеран центра формирования и подготовки, заявил, что играл в бинго, когда плыл в Канаду.

– Игра простая. Нужно зачеркивать номера по мере того, как их объявляют.

– Какие номера?

– Которые объявляют.

Заинтригованный Гай вернулся в столовую. Начальник разведштаба, оснащенный жестяною коробкой и грудой карточек с цифрами и квадратами, забился в уголок. К нему подходили по очереди, покупали карточки. Бригадир, с дикою улыбкой и наволочкой, стоял подле. Наконец все расселись по местам.

– Одна из стратегических целей этой игры – выяснить, многие ли из вас имеют при себе карандаш, – изрек бригадир.

Карандаши имела при себе примерно половина личного состава. Ко всеобщему удивлению, у Сарум-Смита обнаружилось сразу три или четыре карандаша (в том числе один механический), все с разноцветными колпачками.

– А чернильная ручка подойдет? – спросил кто-то.

– Каждый офицер должен постоянно носить с собой карандаш, – последовал ответ.

Призрак подготовительной школы расправил крылья; впрочем, был он симпатичнее того, что парил при майоре Маккинни.

Наконец, после обшаривания карманов и просьб об одолжении, внезапная, как раскат грома, раздалась команда:

– Всем смотреть на дом.

Гай непонимающе уставился на бригадира – тот запустил пятерню в наволочку и выудил квадратную пластинку.

– Туки-тук, – в довершение Гаева замешательства выдал бригадир. И добавил: – Шестьдесят шесть. – Далее пошел все ускоряющийся речитатив: – Номер десять – всех повесить, двадцать два – жив едва, пятьдесят пять – всем молчать, в шестнадцать не умеет целоваться, двадцать семь – мертв совсем, сорок пять – на мушку взять…

Наконец бригадир выдохся. Кадровые вместе с Пузаном Блейком закричали:

– Трясите!

Постепенно Гай усваивал непростую терминологию сего шумного развлечения. Он ставил крестики на своей карточке, пока не раздалась команда «Дом» от капитана Сандерса. Затем Сандерс прочел номера вслух.

– Все правильно, – подтвердил начальник разведштаба, и Сандерс собрал около девяти шиллингов, а игроки выстроились за новыми карточками.

Они играли часа два. Бригадировы клыки поблескивали – казалось, тигр вышел на промысел. Понимание сути происходящего согревало офицерские сердца детскою радостью. Бригадир веселился от души:

– Ну, кто поставит?

– Я, сэр.

– Я, сэр.

– Я, сэр.

– На какой номер ставите?

– Восемь.

– Пятнадцать.

– Семьдесят один.

– Так, что у нас тут? – Пауза. Бригадир устроил целый спектакль – прикинулся, что плохо видит, оснастился моноклем. – Кажется, я слышал номер семьдесят один? А мы имеем номер семьдесят… Семьдесят… Семь! Еще немного, и мы…

– Трясите!

В половине одиннадцатого бригадир распорядился:

– Ну, джентльмены, вам пора баиньки. А мне надо еще поработать. У нас до сих пор нет программы боевой подготовки.

И он увел свою свиту под табличку «Штаб бригады». Гай не спал и слышал, как расходилось отдыхать начальство, – было два часа ночи.

* * *

При разработке программы боевой подготовки учебники были Ричи-Хуку не указ. Его тактика, от альфы до омеги, состояла в искусстве язвить врага. Курс обороны Ричи-Хук предельно сократил, ибо полагал ее необходимым злом на период перегруппировки между яростными атаками. Отступление как таковое вообще игнорировал. Изучали только Наступление и Элемент Неожиданности. Погода установилась сырая, туманная. Офицеры, оснащенные картами и биноклями, практиковались на местности. То, закрепившись на берегу, они теснили воображаемого противника к холмам, то, наоборот, с холмов сгоняли в море. Они окружали деревушки в долинах и беспощадно язвили захватчиков. А иногда просто вступали в жестокую схватку за шоссе, и оккупанты жалели, что на свет родились.

Гай обнаруживал явные способности к такого рода приемам ведения войны. Он легко читал карту и ориентировался на местности. Пока недотепы-горожане вроде Сарум-Смита хлопали глазами, Гай находил «мертвое пространство» и «прикрываемые подступы». Иногда работали поодиночке, иногда группами; Гаевы предложения, как правило, совпадали с «рекомендациями штаба». Во время ночных учений их выбрасывали в незнакомом месте и снабжали только компасом – Гай обычно одним из первых подходил к пункту общего сбора. Вот когда он радовался, что детство провел в сельской местности. Так же успешно проявлял он себя и на «дискуссиях». Дискутировали о более изощренных способах уничтожения противника. Тема давалась заранее, чтобы офицеры успели подготовиться. К вечеру почти все офицеры клевали носом, и Эпторпов завидный запас аббревиатур и терминов только еще больше нагонял сон. Зато Гай говорил простым и лаконичным языком – и его слушали и одобряли.

Оттепель уступила место погоде ясной и прохладной. Стрельбы в Мадшоре возобновились, только теперь командовал бригадир. «Школ ближнего боя» тогда еще не было. Гай хорошо знал, что стрельбе боевыми патронами придается большое значение – и что применяется она с тою же осторожностью, что салют на похоронах, – повсеместно, где нет бригадира Ричи-Хука. Свист пуль звучал для него сладчайшею музыкой, возносил на вершины блаженства.

Ричи-Хук устремился к мишенному валу, чтобы организовать стрельбу навскидку – отметчикам следовало вскидывать мишени в самых неожиданных местах, офицерам – палить из «Бренов». Вскоре бригадиру это наскучило. Он нацепил на трость свою фуражку и пустился бегать по окопу, поднимая трость, опуская трость и размахивая тростью. По телефону он сообщил, что попавшему в фуражку даст соверен. Никто не попал. В ярости бригадир высунулся из окопа и прокричал: