Офицеры и джентльмены - Ивлин Во

«Сколько ваших подчиненных вы внесли в мысленный список кандидатов на офицерский чин? »

Одного. Сержанта Сомса. Гай не просто «внес его в мысленный список» – Гай на днях подал майору Эрскину Сомсову характеристику.

– Понимаю, – прокомментировал майор Эрскин. – И не виню вас. Я сам нынче утром выдвинул кандидатуру Хейтера. Пускай теперь обучается на офицера связи ВВС, бог его знает, что там у них в программе. Подозреваю, не пройдет и года, как Хейтер до полковника дослужится. Вы вот предлагаете Сомса только потому, что он неприятный тип. Хороша же будет наша армия годика эдак через два, когда все дерьмо всплывет, как ему и свойственно.

– Сомс к нам не вернется, если его в офицеры произведут.

– Потому-то я и дам ход вашей бумаге. То же самое с Хейтером, если, конечно, он курс закончит, или что там от него требуется.

«Скольких ваших подчиненных вы знаете по именам и что вам известно об их характерах? »

Имена Гай выучил. Проблема была в другом – в соотнесении имен с физиономиями. Физиономий каждый солдат имел три. Для стойки «смирно» надевал маску вроде тех, что лепят с покойников; при команде «вольно» и вообще на отдыхе, в палатке, по дороге в лавочку за шилом и мылом выражения варьировались. Преобладали бестолковые, реже попадались сердитые или обиженные. Наконец, при неофициальном обращении взводного физиономии снова становились на один манер – застывали в натянутой, но в целом дружелюбной улыбке. Большинство английских джентльменов того времени полагали себя способными внушать любовь низшим классам. Гай подобными иллюзиями не тешился. И все же ему казалось, что тридцать человек солдат ему симпатизируют. Впрочем, если бы вышло, что нет, не симпатизируют, Гай бы не слишком огорчился. Сам-то он симпатизировал. Он им добра желал. Он для них старался, конечно, по мере возможностей, предоставляемых невеликим чином. В случае необходимости Гай бы жизнью для своих солдат пожертвовал – гранату бы собой закрыл, последнюю каплю воды отдал и тому подобное. Но солдаты сливались для него в однородную массу – так же как офицеры-алебардщики, из которых Гай различал только нескольких, например майора Эрскина, более приятного ему, чем юнец Джервис, нынешний сосед по палатке, или де Сузу – с ним Гай старался держать ухо востро. Теплее, чем к своему взводу, роте и батальону, и вообще ко всем алебардщикам, Гай относился только к отцу, дяде, сестре, племяннику и племянницам. Негусто, однако есть за что Господу хвалу воздать.

И все бы ничего, но открывался сей неоднозначный катехизис вопросом, являющим собою квинтэссенцию самого Гаева присутствия среди случайных товарищей: «За что мы воюем? »

Составители «Инструкции» признавали, что прискорбно большое количество солдат затруднились ответить на данный вопрос. Интересно, Бокс-Бендер тоже затруднился бы? А Ричи-Хук – он-то хоть представляет, чего ради крушит и язвит? А что, если сам генерал Айронсайд не в курсе?

Гаю казалось, он знает то, что сокрыто от сильных мира сего.

Англия объявила войну, чтобы защитить независимость Польши. Теперь Польша, можно сказать, исчезла с карты, и две сильнейшие державы гарантировали ей смерть. Генерал Пэджет нынче в Лиллехаммере; сообщают, что дела весьма хороши. Но Гай-то знает: все скверно. Здесь, в Пенкирке, нет друзей, владеющих информацией, нет доступа к секретным папкам – только зачем они, если прямиком из Норвегии восточный ветер несет запах провала?

И однако, Гай сохранял тот же приподнятый настрой, что охватил его у гробницы сэра Роджера.

Да, сам Гай – неудачник со стажем; но это не значит, что Отечество его проиграет войну. Каждое очевидное поражение непостижимым образом поддерживает Англию. В неравных шансах всегда есть преимущество, по крайней мере так учит романтическая литература. Два условия справедливой войны – наличие правого дела и шанс на победу. Дело, вне всякого сомнения, правое. Враг превосходит и числом, и уменьем. Действия в Австрии и Богемии можно оправдать. Даже в споре с Польшей имеется оттенок благовидности. Но теперь враг превысил предел допустимого. Чем больше побед он одерживает, тем вернее вызывает неприязнь всего мира – и приближает к себе кару Господню.

Такие мысли одолевали Гая в тот вечер. Он стиснул Джарвисов медальон и стал молиться. Перед самым погружением в сон пришла последняя мысль, утешительная, хоть и эгоистичная. Как бы ни было скандинавам некомфортно под немецкою пятой, алебардщикам от этого сплошная выгода. Алебардщики предназначены для Особо опасных операций, а до сих пор возможности поучаствовать в этих самых операциях у них и не было. Теперь же открылось новое поле, точнее, побережье деятельности – знай успевай повергать, разить да крушить.

8

Повышение Эпторпа до капитана день в день совпало с назначением мистера Черчилля премьер-министром [32 - Черчилль сменил на этом посту Невилла Чемберлена 10 мая 1940 г. Последнего вынудили к отставке из-за поражения в Норвегии, вызванного, по общему мнению народа и парламента, неразберихой и нерешительностью. ].

Эпторпа предупредил начальник отделения личного состава, и вот Эпторп заслал денщика дежурить возле ротной канцелярии. Едва было получено первое распоряжение – гораздо раньше, чем его размножили, раздали и тем более прочли, – на Эпторповых погонах уже красовались капитанские звездочки. Остаток утра Эпторп благоговел пред собственным большим будущим – фланировал по лагерю, заглянул в медсанчасть, якобы за тонизирующим средством, в коем неожиданно возникла острейшая нужда, скомкал интендантово чаепитие. Вотще: нового созвездия упорно не замечали. Эпторпу оставалось ждать.

В полдень все четыре роты вернулись с учений. Эпторп, засевший в столовой, слышал радостные голоса и нестройный, нестроевой топот. Ожидание подходило к концу.

– Эй, Краучбек, что будешь пить?

Гай удивился, ибо в последние недели Эпторп едва удостаивал его парой слов.

– Эпторп, дружище, очень мило с твоей стороны. Все утро как заведенный. Миль десять прошагал, не меньше. Пиво, старина. Я буду пиво.

– А ты, Джервис? А ты, де Суза?

Чем дальше, тем удивительней: Эпторп никогда, ни на одном этапе собственной эволюции не заговаривал ни с Джервисом, ни с де Сузой.

– Хейтер, старина, не стесняйся – я угощаю.

– День рождения празднуем? А чей? – вопросил Хейтер.

– Насколько мне известно, алебардщики в таких случаях всегда проставляются.

– В каких «таких»?

Роковою ошибкой с Эпторповой стороны было зацепить Хейтера. Хейтер в грош не ставил «временных», да и сам носил всего-навсего лейтенантские звездочки.

– Боже, – воскликнул Хейтер. – Неужто тебя в капитаны произвели?