Исчезновение - Кэтрин Уэбб

Стояла тихая и ясная ночь. Воздух был настолько теплым, что дыхание не парило. В этот день Вин исполнилось бы тридцать два года, столько же, сколько и Френсис. Каждый год Френсис старалась представить себе Вин взрослой женщиной, состоявшей в браке, имеющей своих детей. Воображала, как бы та могла выглядеть, чем стала бы заниматься, и частенько задавалась вопросом, остались бы они подругами или нет. Френсис хотелось думать, что остались бы, хотя они были совершенно разными, а взрослым дружба дается гораздо сложнее. Теперь она этого никогда не узнает. Вин пропала в августе двадцать четыре года назад, и с тех пор ее никто не видел. Она так и останется в памяти восьмилетним ребенком. И в день ее рождения образ Вин безжалостно преследовал Френсис, заполняя сознание отголосками полузабытых воспоминаний, а боль утраты становилась еще сильнее.

Восточнее замка Шам пролетел самолет, выпустив осветительную ракету. Ярко вспыхнув, она стала медленно падать. Френсис насторожилась, и тут же в городе взвыли сирены воздушной тревоги. Обычно первые самолеты появлялись между одиннадцатью и полуночью, и Френсис поняла, что просидела здесь несколько часов и даже не заметила этого. Теперь ей следовало бежать домой, чтобы вместе с матерью спуститься в подвал и всю ночь мучиться от боли в спине, лежа на жестком шезлонге, и ощущать, как с каждым часом дышать становится все тяжелее. Спать в такой обстановке было невозможно, а игра «Я – шпион» в кромешной темноте перестала забавлять еще несколько месяцев назад. В общем, перспектива была такой же радужной, как и холодные дождливые выходные. Последнее время Френсис просто перестала реагировать на вой сирен, и не она одна. Много раз – сотни раз – люди прятались по подвалам, но ни одна бомба не упала на город.

Струйки лунного света скользили по Холлоуэй, старейшей улице города, пролегавшей вдоль подножия холма, затем они разливались по крыше часовни Святой Марии Магдалины, освещая крышу соседнего строения – бывшего госпиталя для прокаженных. Само здание лепрозория – узкая каменная коробка – было погружено в темноту, как, впрочем, и все вокруг. И поэтому ничто не указывало на то, что лепрозорий давно заброшен и пустует. При лунном свете можно было разглядеть его неровную, покрытую шершавой черепицей крышу, маленькие готические окна и дымоход. Чтобы заставить себя посмотреть на лепрозорий, Френсис нужно было основательно собраться с духом. Для нее это было сродни дерзновенному подвигу. И уж, совершив его, она не могла отвести взгляд. Вид лепрозория мгновенно переносил ее в детство, и путешествие это было очень болезненным. Вот и сейчас, глядя на него, Френсис не сразу услышала гул приближающихся самолетов – он нарастал медленно, постепенно перекрывая мягкий шелест листвы. Где-то на Линком-Хилл залаяла собака. И когда гул стал достаточно громким, Френсис распознала характерный двухтональный вой немецких пропеллеров, совершенно не похожий на монотонный рев британских винтов. Все в городе уже научились улавливать эту разницу.

Ночь за ночью, из месяца в месяц жители Бата прятались по подвалам, когда немецкие самолеты пролетали над городом, держа курс на Бристоль, бомбить его доки, причалы и склады. С вершины Бичен-Клифф Френсис часто наблюдала, как там, на западе, небо озарялось разрывами зенитных снарядов, и представляла, как гибнут люди в соседнем городе. Однажды шальная бомба упала возле Бата – то ли сдали нервы у пилота, потерявшего ориентацию, то ли просто экипаж избавился от излишков смертоносного груза, возвращаясь на материк. Тогда сгорел сарай и образовалась огромная воронка, на которую все ходили глазеть. Годом раньше, в Страстную пятницу, просто ради злой забавы какой-то пилот сбросил четыре бомбы, убив одиннадцать человек в Долмитсе. Трудно было представить себе этих молодых немецких летчиков, которые, покрываясь ледяной испариной в своих кабинах, несут с собой смерть и разрушения. Френсис ловила себя на странных мыслях; ей было интересно, какие лакомства любили они в детстве, кем мечтали стать в свои двенадцать лет, каким был у них первый поцелуй – они вспоминали его с наслаждением или, может быть, с отвращением? Френсис должна была ненавидеть их, ведь иное отношение к немцам означало не любить Англию. Так было и раньше – в прошлую войну. Но тогда она сожалела об этой ненависти, а теперь гнушалась ею.

Гул двигателей нарастал. Он приближался с двух сторон – с востока, подбираясь по реке Эйвон, от Бокса, и с юга, заходя со спины. Френсис закурила, тщательно прикрывая ладонью тщедушный огонек от спички и силясь вспомнить, когда же у Дэви появилось это не по годам взрослое выражение лица. Когда его впервые оставили с Френсис, она понятия не имела, что с ним делать. Она принялась чистить морковь под навесом на заднем дворе и практически забыла о нем, вспомнив лишь тогда, когда заметила, что он смотрит на нее, выглядывая из-за дверного косяка. У него были светлые глаза, белокурые волосы и бледная кожа, перепачканная грязью. Тогда его лицо не выражало ни испуга, ни любопытства, скорее оно было полно угрюмой пытливости. Вскоре она поняла природу этой пытливости: он силился отыскать себе что-нибудь поесть. Выражение усталой покорности, должно быть, появилось позже. Френсис не очень-то ладила с детьми, и поначалу она просто не знала, о чем с ним говорить. Она спрашивала: «Ну как, у тебя все в порядке? » Или предлагала: «А знаешь, ты можешь пойти поиграть во дворе». И когда он ничего на это не отвечал, Френсис смущалась и даже сердилась.

Самолеты шли очень низко, так низко, что казалось: стоит только протянуть руку – и можно коснуться их. Черные силуэты заполнили все небо. Такого их количества Френсис еще не видела. В шоке от этого зрелища она выронила сигарету и, зажав уши ладонями, уставилась в небо, где, словно рой гигантских насекомых, ползли самолеты. Звуковая волна давила на грудь и заставляла сердце учащенно биться. Френсис казалось, что самолеты летят так медленно, что вот-вот начнут падать на землю. И вдруг она поняла, почему все происходит не так, как обычно, – самолеты шли не на Бристоль, а на Бат. Мирный и беззащитный Бат. Френсис была настолько ошеломлена, что просто не могла пошевелиться и сидела в полном оцепенении. И тут самолеты начали пикировать. Послышался специфический нарастающий свист падающих зажигательных снарядов, и Френсис увидела, как вспыхнули ярким пламенем один за другим несколько зданий, осветив весь город, перечеркнув все усилия светомаскировки. Затем раздался мощнейший взрыв фугасной бомбы. Последнее, что промелькнуло в голове у Френсис, прежде чем ужасный грохот обрушился со всех сторон, это образ малыша Дэви Нойла, с его белокурыми волосами, точно такими же, как у его тети Вин.