Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже

Но теперь, когда принятое решение приобретало конкретную форму и я имел возможность составить представление о военных, которые нас окружали, и о том презрении, которое они к нам испытывали, я уже не был так уверен, что выдержу несколько лет в рядах армии.

Думай о Гийеметте и об отце.

Это единственный способ не сломаться: не забывать, ради кого я это делаю.

Когда перевозивший всех насильно мобилизованных в Нахор транспортник муниципальных войск остановился перед отделением полиции Вернона, папа крепко прижал меня к себе, а Гийеметта, моя сестра, разрыдалась. В свои неполные семнадцать лет она только и искала, как бы со мной поцапаться, но в глубине души очень меня любила. Я все же был ее старшим братом. А в придачу еще и единственной надеждой семьи на будущее.

Такое заявление звучит довольно претенциозно. Однако это чистая правда.

Пока я был маленьким, папе удалось отложить достаточно денег, чтобы записать меня на парижский факультет биоинформатики. Это было большой жертвой, потому что, помимо расходов на такого рода обучение, я еще и должен был уйти с работы, чтобы переместить свою задницу на университетскую скамью. А значит, я больше не приносил денег в семью, зато дорого ей обходился.

Поскольку это современное направление почтенной науки информатики могло изучаться только с пультов биоСтрукта, закупка учебного оборудования полностью поглощала наши скудные семейные накопления. На протяжении долгих лет учебы мне часто становилось очень стыдно при мысли о том, какую нищенскую жизнь ведут отец и сестра, пока я тут отрываюсь за пультом сверхсовременных машин.

Но хотя от людей вроде нас это требовало значительных финансовых усилий, оно того стоило. Получаемое мной образование после его завершения в принципе должно было гарантировать должность узкого специалиста высшей квалификации в промышленности или даже в армии – но уже не как насильно мобилизованного – и обеспечить таким образом достойный доход для всей семьи. Не стоит забывать, что к тому моменту папа будет уже слишком стар, чтобы работать.

Извещение о призыве в крестовый поход пришло полтора года назад, почти в сочельник. На тот момент до получения диплома мне оставался еще год, поэтому меня сочли годным к моменту отправки весной 2204-го. Вообще-то, прогнозисты утверждали, что эта кампания продлится не больше трех-четырех лет Относительного Времени, включая возвращение, а значит, меня не будет на Земле около пяти-шести лет.

Когда я вернусь, папе стукнет чуть больше шестидесяти пяти, и, вероятно, ему предстоит работать лет пять-шесть, пока я не найду постоянную должность в какой-нибудь серьезной компании. Если все пройдет хорошо, это принудительное рекрутирование не станет катастрофой для семьи. Вот почему скрепя сердце я подчинился мобилизации, а не сбежал за границу.

И наконец, если уж быть совсем честным, все эти соображения, конечно, сыграли свою роль в принятии окончательного решения, но не они были определяющими. Меня убедил Некто.

Совершеннейший незнакомец.

Я никогда никому не признавался, но я и впрямь едва не уехал в Центральную Африку. Раздобыв адрес проводника, я отправился в одно из тех пользующихся дурной славой местечек, которые во множестве расплодились в окрестностях Эврё. Приготовившись выплатить задаток, я взял с собой левую кредитку, на которой лежали заработанные по-черному деньги, и больше всего боялся, что домой вернусь ограбленным, а не с названием корабля и датой. Все дорогу меня мучил стыд. Я брошу Гийеметту и папу. Я оказался слишком труслив, чтобы пожертвовать частью своей жизни – то есть сделать то, что мой отец сделал для меня!

И вот, пока я бродил под проливным дождем по бидонвилям Эврё, заблудившись, несмотря на полученные точные инструкции, и безуспешно пытаясь сориентироваться в путанице ржавых железных листов и гнилых досок, оскальзываясь в грязи и остерегаясь использовать месседжер, который мог бы выдать меня в случае проверки, заворачивая за угол очередной халупы, я чуть было не столкнулся с кем-то. Человек замер, пока я рефлекторно балансировал на одной ноге, чтобы не врезаться в него. К несчастью, мокрая грязь, покрывающая землю, не способствовала сохранению равновесия, и я почувствовал, что если не вцеплюсь во что-нибудь, то рухну плашмя. Поэтому моя рука взметнулась, пытаясь ухватиться за воротник пальто незнакомца в надежде удержаться.

Не знаю в точности, что произошло затем, но, к своему великому удивлению, рука встретила лишь пустоту. Или же из-за заливающего глаза частого дождя я неверно определил, где находится его воротник, или же этот тип просто отступил в сторону, увернувшись; так или иначе, увлекаемый собственным весом, я завершил свой смехотворный пируэт, шлепнувшись в грязь.

Весь пунцовый, я поспешно поднялся. Человек даже не шевельнулся, чтобы мне помочь.

Передо мной стоял мужчина не первой молодости в простом белом пальто и шляпе в стиле галеро [6 - Галеро – большая плоская шляпа с полями по модели головного убора кардиналов. Часть традиционного мужского костюма в Бретани. ], какие уже давно не носят. Я подметил эту деталь, потому что отец когда-то носил такую же в память о своей военной службе, которую проходил в Бретани. Кстати, потертое пальто тоже могло бы принадлежать ему. Полагаю, что именно это отдаленное сходство и побудило меня задержаться, вместо того чтобы сразу пойти своей дорогой.

Я пробормотал какие-то извинения и спросил, все ли с ним в порядке. Пусть даже я не ощутил соприкосновения, у меня не было уверенности, что я его не толкнул. Странным беззвучным голосом мужчина ответил, что с ним все хорошо, а вот со мной вроде бы нет. Чувствуя, что впадаю в полное замешательство, я начал придумывать какое-то фантастическое объяснение моему присутствию в подобном месте, сам понимая, как мало доверия вызывают мои слова. Если этот тип из полиции, я пропал. Я едва осмеливался на него смотреть.

Однако незнакомец продолжал со мной говорить, и в конце концов его необычный голос меня успокоил. Пусть я так толком и не объяснил, зачем здесь оказался, не требовалось особой догадливости, чтобы понять, что именно привело меня сюда. Я был не первым и не последним. Сочувствуя моей растерянности, он поднес два пальца к полям шляпы и собрался откланяться. Уходя, он тем не менее задал мне странный вопрос: Вы уже спрашивали себя, в чем смысл вашей жизни?

Я застыл на месте, глядя, как он удаляется, а потом исчезает за углом улочки.