Белый квадрат (сборник) - Владимир Сорокин

– Зачем ты за пивною стойкой? ! Пристала ли тебе она? ! Здесь нужно быть девицей бойкой! Ты нездорова и бледна! !

– С какой-то розою огромной у нецелованных грудей, – а смертный венчик, самый скромный, украсил бы тебя милей.

Борис замахал на нее руками, словно на навязчивое привидение:

– Пурпурный лист на дне бассейна сквозит в воде, и день погас…

– Я полюбил благоговейно текучий мрак печальных глаз.

Он оцепенел мраморной статуей навечно проклятой аллеи, кусая свои губы:

– Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле.

– Сочинил же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле, – произнесла на ходу Виктория нараспев, запрокидывая лицо к линяющему небу.

Борис прыгнул с места, снова забежал вперед, остановился перед ней, изображая ладонями букву “Т”:

– Well, give me a break! A break!

– Да, пожалуйста… – Виктория со вздохом обошла его, словно севший на мель дредноут. – Вон там можно испить кофия.

Он доверил свой взор ее пальцу: в зелени различались белые оконные переплеты.

– Кофе… да, да, кофе… – забормотал он, как после ледяного душа. – Мы непременно должны сейчас выпить кофе.

Она молча направилась к переплетам. Он извивался вокруг:

– Не кончено, не кончено, желанная и жестокая. Клянусь, я одолею вас. Я не могу не одолеть… я… я жажду сокрушить вас, пробить железный панцирь ложных страхов… и испить чашу прикосновения. Я раскрою вас, мраморная устрица! И выпью вас до дна! Осушу одним глотком!

– Смотрите не захлебнитесь. – Она сорвала большой ореховый лист, положила на левый кулак и звучно прихлопнула правой ладонью.

Свежевыкрашенным летучим голландцем кафе выплыло на них из сочной зелени.

Борис кинулся к стоящему у веранды столику, отодвинул пластиковый стул и, рухнув на колени, обнял его, как драгоценное изваяние:

– Ловлю ваше божественное тело, о временно недоступная!

Виктория опустилась на стул, закинула ногу на ногу, раскрыла обсыпанную бисером сумочку, извлекла из нее черную стрелу мундштука, вставила сигарету.

Коленопреклоненный Борис тут же возжег маленький факел. Прикурив и затянувшись, она выпустила струю дыма в приближающегося официанта:

– Кофе! Черный, как смерть.

– А мне ни-че-го… – пропел завороженный ее профилем Борис.

Внутри решетчатой веранды молодая компания перекидывалась угловатыми междометиями.

– Здравствуй, быдло младое, незнакомое… – сощурилась на них Виктория, качнула ногой и прикрыла ладонью свое острое колено. – Как вы полагаете, Борис, восстанет русская культура когда-нибудь из радиоактивного красного пепла?

– Даже сквозь бетон прорастают цветы. – Борис стоял на коленях, до боли в пальцах сжимая ребристый пластик стула, словно тюремную клетку.

– А если этот бетон радиоактивен?

– Тогда прорастет диковинный цветок.

– Багрово-фиолетовая орхидея?

– С запахом гниющей плоти.

– Слишком красиво, чтобы быть правдой… – Она стряхнула пепел и замолчала.

Борис остался стоять на коленях, притягивая человеческие взоры. Молодая компания ненадолго смолкла, уставившись на него сквозь решетку террасы. Борис глянул на них:

– Корнями двух клыков и челюстей громадных оттиснув жидкий мозг в глубь плоской головы…

– … о махайродусы, владели сушей вы в третичные века гигантских травоядных.

Борис грозно расхохотался и с рычанием впился зубами в пластиковый подлокотник.

– Давайте только фауну и флору оставим в покое, – произнесла Виктория.

– D’accord!

Перед Викторией на столе возникла чашка кофе. Ее тонкие губы протянулись к черному озеру, коснулись и отпрянули, убедившись:

– Магма.

Это заставило Бориса встать и сесть за стол. Его взгляд покрыл Викторию омофором желания.

Она почувствовала. И привычно повела острыми плечами, сбрасывая невидимую ткань:

– И долго вы намерены отмалчиваться?

Лицо Бориса вмиг окаменело:

– Вооруженный зреньем узких ос, сосущих ось земную, ось земную…

– Я чую все, с чем свидеться пришлось, и вспоминаю наизусть и всуе.

Борис замолчал. Но ненадолго:

– Что сердце? Лань. А ты стрелок, царевна. Но мне не пасть от полудетских рук…

Она продолжила с выпускаемым дымом:

– И промахнувшись, горестно и гневно ты опускаешь неискусный лук.

Каменное лицо Бориса стало чугунным. Он разлепил отяжелевшие губы, но Виктория предупредила:

– Я буду пить кофе.

И он замер с полуоткрытым ртом.

Виктория подносила чашку к губам, словно пила саму себя. Этот напиток не радовал, но успокаивал ее. Опустошив чашку, она встала и пошла:

– Рассчитайтесь, несчастный.

Борис швырнул в официанта комом денег и громко поспешил за ней:

– В глазах пески зеленые и облака…

– По кружеву крапленому скользит рука.

Она вытянула из мундштука окурок, кинула в лужу, из которой пил голубь:

– Борис, вы предсказуемы. Хотя и сильный поэт.

– Не оскорбляйте меня, Виктория!

– Я просто называю вещи своими именами…

– Наше поприще не завершено.

– Я готова продолжить, пожалуйста.

Они спустились к Москва-реке.

– Корабли оякорили бухты… – Виктория сощурилась на прогулочный катер, причаливающий к пристани. – Прокатите меня, рыцарь бледный.

– Avec plaisir!

Они устроились на корме спереди. Катер отчалил. На палубе присутствовали редкие пассажиры.

Катер поплыл, рассекая сонную воду. Виктория рассекала взглядом влажное пространство.

Борис с нескрываемой ненавистью обсасывал глазами ее острый профиль:

– Я сжечь ее хотел, колдунью злую, но у нее нашлись проклятые слова.

– И вновь я увидал ее живую: вся в пламени и в искрах голова, – донеслось в ответ.

Борис ударил кулаком в леерную стойку так, что та загудела:

– Язычница! Как можно сочетать твою любовь с моею верой? Ты хочешь красным полымем пылать, а мне – золой томиться серой.

Острый профиль Виктории молча разрезал нечистую воду Москвы-реки. Борис торжествующе воздел кулаки к высокому небу, раскрыл их двумя победными звездами-пятернями. И набрал в легкие побольше речного воздуха для торжествующего крика.

Но тут губы Виктории беспощадно разошлись:

– Ищи себе языческой души, такой же пламенной и бурной, – и двух огней широкие ковши одной скуются яркой урной.

Борис замер с воздетыми руками, словно Орион, пронзенный стрелой Дианы. Вместо победного вопля изо рта его бесцветной змеей выполз стон разочарования в себе.

Чтобы прийти в себя, разочарованного собою, ему пришлось нанести по стойке еще несколько гулких ударов.

Виктория качала левой ногой, положив ее на правую.

Борис наступил на горло своему разочарованию:

– Пришла опять, желаньем поцелуя и грешной наготы в последний раз покойника волнуя, и сыплешь мне цветы.

Ее нога качнулась в такт размеру:

– А мне в гробу приятно и удобно, я счастлив, – я любим! Восходит надо мною так незлобно кадильный синий дым.

Теперь Борис замолчал надолго.

Молча проплыли мимо Кремля.

– Я проголодалась, – сообщила Виктория.

Он молча кивнул.

Они сошли на Фрунзенской набережной. Неподалеку покачивался плавучий ресторан.

– Сюда? – рассеянно предложил Борис.

– Сегодня мне почему-то все равно куда и с кем, – ответила она.