В игре. Партизан - Виктор Мишин

Улов был богатым. Три пулемета, шесть автоматов, куртка замшевая… Тьфу ты, запарился слегка. В общем, с оружием и патронами теперь полный порядок, да и на технике мы теперь. В бэтээре обнаружили миномет, ротный, но зато с запасом мин. Гранат вообще до хрена, причем и наших «эфок» ящик был. Так как «ганомагом» управлять никто не умел, ну, или не захотел, я пока был за водителя. Мотоциклы разобрали, все переоделись в немецкую форму, но свою, в отличие от меня, никто не выбросил.

Через два часа после разгрома немцев в деревеньке мы уже подъезжали к лагерю с пленными. Этот был гораздо больше нашего, тут народу на две роты, не меньше, но и фрицев в охране достаточно. Достаточно для того, чтобы пресечь мысли наших бойцов о побеге, а вот для сопротивления нам уже и немного. Тут было, как и в деревне, взвод примерно, также при бэтээре и двух мотоциклах, только к ним еще и грузовик с тентом прибавлялся. Как оказалось позже, пустой, зараза.

Лагерь мы отбили на рассвете, переночевав буквально у немцев под носом, всего в двух километрах. Все как следует разведав, да, опять сам ходил, с восходом солнца ударили. Потери были минимальны, теперь-то мы с оружием все, это в деревне пятерых потеряли, тех, кто врукопашную бросился. Здесь лагерь был более похожим на самого себя. Две вышки по углам имелись, с пулеметчиками, конечно, но без прожекторов. По ним и ударили в первую очередь. Под грохот боя пленные бойцы рванули на колючку и ворота, полегло немало, но все же мы победили. Опять разбор оружия и боеприпасов, только теперь было все сложнее. В плену оказалось немало командиров, после разгрома охранников лагеря началось…

– Кто такие, представьтесь, кто командует? – Вопросы лились один за другим, словно из ушата. Сержант малость погрустнел, но позже шепнул мне, что даже рад скинуть с себя ответственность.

Среди комсостава оказалось два полковника, один майор, один капитан и семь лейтех, старших и младших. Были и политработники, две штуки, на удивление смирные. Больше всего выбесил один из полканов.

– Почему во вражеской форме, где ваше оружие и обмундирование, боец? – Блин, вот честно, хотелось просто в морду закатать.

– Там же, где и ваша форма, и ваше оружие, товарищ полковник! Не нужно так орать, мы вот с бойцами сами освободились, теперь вам помогли. Дальше пойдем, может, еще кому поможем…

– Куда это ты собрался идти? Нужно скорее к фронту двигаться, к своим! – Понятно, очередной герой мирного времени.

– А где он, фронт-то, вы знаете? – усмехнулся я.

– Нас разбили в двадцати километрах к востоку отсюда. Сколько фрицы могли пройти? Ну, километров сто, не больше…

– Они уже Минск взяли, товарищ полковник! – влез в разговор сержант. – Мы пленных брали, допрашивали.

– Что ты такое говоришь, боец? В своем уме? За паникерство у нас знаешь что положено? – Пилять, ну вот и делай добрые дела.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться? – брякнул я по-уставному и вытянулся.

– Чего еще? – недовольно, даже злобно, отозвался полкан. Неприятно ему, что перебил его какой-то красноармеец.

– Молчал бы уж ты лучше, вояка хренов, как товарищи твои делают. Обосрался, так стой и жди, когда уберут. Где бы ты был сейчас, не переоденься вовремя в солдатскую форму? Да закрой свою варежку, муха залетит. – Думаете, так не бывает? Да еще как бывает. А что он мне сделает, убьет? Так не факт, что я не успею его прежде положить. Остальные, вон, стоят себе спокойно, даже кажется, понимают, почему я так завелся. – Хочешь к нашим, на соединение? Вперед, никто не держит, а в немецком тылу тоже кому-то надо воевать. Если бы мы сразу ломанулись на прорыв, ты бы так и сидел за колючкой, а после бы тебя шлепнули, все равно кто-нибудь да ляпнул бы, что тут командиры есть, а уж политработников немцы вообще любят особенной, страстной любовью. Не слышал разве приказ по войскам вермахта? Даже я, простой боец, и то слышал. В первую очередь уничтожать весь командный и политический состав Красной Армии. Евреи и коммунисты должны быть расстреляны на месте. Раз ты переоделся, значит, что-то слышал и сделал выводы. Говорю еще раз. Фрицы за Минском уже, у них четкая организация, танки рвут оборону и уходят дальше, следом идет пехота и чистит все, что не доделали танкисты. Таких лагерей, как ваш, думаю, поблизости немало. Нужно собирать людей, вооружать, вот тогда и думать будем: прорываться на соединение или тут немцам кровь портить.

– А как? – вдруг довольно неуверенным голосом сломленного человека спросил полковник.

– Да элементарно! Вот вы, – выплеснув эмоции, я вновь заговорил, как положено, – товарищ полковник, много бы навоевали, если бы вам снабжение отрезали?

– Я так сюда и попал, потому что ни боеприпасов, ни пополнения не пришло.

– Вот и я о том же. Будем немцам здесь коммуникации рвать, тылы чистить, долго ли их порядок просуществует на голодном-то пайке?

– Ну, я не знаю…

– Зато я знаю, хоть и простой красноармеец. Товарищи бойцы и командиры, – выкрикнул я в голос, – кто хочет идти на соединение с нашими войсками, могут идти, даже оружие не отберем. Те же, кто хочет действительно помочь стране и своему народу, останутся со мной. Легко не будет, орденов тоже не обещаю, но фрицев мы с вами будем рвать так, что перья полетят. – Вокруг захлопали, люди с улыбкой на лицах и одновременно с яростью в глазах почти все шагнули ко мне, хотя я и не приказывал ничего.

– Товарищ командир партизанского отряда… – подал голос один из политработников.

– Слушаю вас, извините, не знаю вашего звания.

– Полковой комиссар Кривушин, Алексей Сергеевич, – представился комиссар, – а политработнику место в отряде найдется?

– Конечно, почему нет? Ребята, работа будет у всех, война идет такая, что никто не останется без дела. А политработник, товарищ полковой комиссар, даже необходим. Бойцов после плена нужно поддержать, не орать и стращать, а именно подбодрить и воодушевить на службу Родине.

Политинформацию я затянул минут на тридцать, что говорить, да все почти ко мне и перешли. Тот полковник мялся вначале, но я сам подтолкнул его к выбору.