Зенитчик. Боевой расчет «попаданца» - Вадим Полищук

– И-и-и, раз! И-и-и, два!

Подумаешь, штаб армии. Этот штаб вторые сутки без войск сидит, его не сегодня, так завтра расформируют, а мы тут корячимся. Да мы же там на хрен никому не нужны, у штабных сейчас своих забот полные штаны, на кого цыкнут, а кого и чикнут. Целую армию про… потеряли.

– И-и-и, раз! И-и-и, два!

Да когда же он закончится, чертов ствол. Можно подумать, там генералы толпами ходят. А на комиссара я зря окрысился, подумаешь, речугу толкнул минут на десять. Работа у него такая. Это для меня штампы избитые, а лейтенант вроде даже проникся. Мы с пехотинцами у Днепра почти сутки простояли, а даже батальонного их не видели. А комиссар, как стрельба началась, примчался. В двухстах метрах от передовых ячеек находился.

– И-и-и, раз! И-и-и, два!

Наконец мы выбиваем чурбак из ствола. Лейтенант лезет рукой в ствол и находит его недостаточно чистым. Нашелся чистоплюй на мою лысую голову. Все по новой, обматываем чурбак тряпками, запихиваем в ствол.

– И-и-и, раз! И-и-и, два!

До штаба добираемся только к двум часам дня, зато с чистым орудийным стволом. А сами уже десять дней не мылись, несет от нас сейчас… Штаб расположился километрах в пяти от Днепра. Если фрицы узнают, артиллерией накроют запросто. Но у них сейчас другие заботы, к Днепру вышли передовые танковые части, а пехота и все снабжение отстало на неделю минимум. Поэтому с боеприпасами у них негусто. На въезде в деревню нас проверяют, но комиссарская бумажка открывает нам дорогу. СТЗ ставим подальше от глаз начальства, и лейтенант убегает за предписанием. Петрович курит, а я просто греюсь на солнышке. И тут мне в голову приходит мысль, точнее, мыслища.

– Петрович, у тебя белая краска есть?

– Нет, вообще никакой нет. А зачем тебе?

– Звездочки хочу нарисовать, по числу подбитых танков.

– Здорово, – оживляется механик, – а где рисовать будем?

– На стволе, естественно. Слева танки, справа самолеты. Только краски-то все равно нет.

– Для такого дела найдем, – обещает Петрович. – При штабе всякой шоферни хватает, у кого-нибудь одолжим.

Минут через десять механик возвращается с литровой банкой белой масляной краски. Теперь встает проблема бумаги, Петрович бежит за ней. Когда появляется бумага, то оказывается, что нет ножниц. Добро пожаловать в мир тотального дефицита, усугубленного войной. В конце концов, вдохновленный идеей механик жертвует своей бритвой, и я вырезаю из бумаги трафарет. Ничего получилось, терпимо. Аккуратно, тампончиком рисуем звездочки, Петрович даже дыхание затаил. Осторожно снимаю трафарет со второй звездочки. Механик в восторге.

– Здорово, – выдыхает он, – теперь сразу видно – едет героический расчет.

Дай ему волю, он бы и накатник пробитый не менял, тоже наглядное свидетельство опасностей ратного труда, перенесенного Петровичем.

– Слушай, а может, на тягаче тоже нарисуем?

– Обязательно нарисуем, как только ты своим трактором немецкий танк раздавишь, так сразу и нарисуем.

– Это что вы тут рисовать собрались?

Сзади незаметно подошел Костромитин.

– А это что за художества на боевом орудии?

– Звездочки, товарищ лейтенант, по числу подбитых танков. Пусть все видят.

– А вы от скромности не умрете, товарищ инженер.

– Так ведь сам себя не похвалишь, другие не заметят. Да вы на грудь мою посмотрите, товарищ лейтенант.

– И что такого особенного на твоей груди?

– Размеры. Представляете, сколько орденов на ней поместится?

Такой незатейливый юмор находит понимание, оба от души смеются. Да и вообще нравы здесь намного проще, чем в наше время.

– Пусть остаются, – соглашается лейтенант, – но вообще-то не положено. Я тут, кстати, у штабных справочку взял насчет подбитых танков.

– Но комиссар только один видел, – удивляюсь я.

– Штаб без войск остался, трясутся все, как заячьи хвосты, они мне не два, а целую танковую роту могли вписать, сейчас им все равно.

– А куда нас направили, товарищ лейтенант? – интересуется Петрович.

– Я хотел обратно в наш полк, но никто не знает, где он находится. Хотели в армейский Озад…

– В чей зад? – удивленно переспрашиваю я.

– Не в зад, а в Озад, – поправляет меня Костромитин и поясняет: – Отдельный зенитный артиллерийский дивизион армейского подчинения. Но там только тридцатисемимиллиметровые зенитки остались, и ремонтной базы нет.

Тут и так в дерьме по уши, а тебя еще в какой-то зад послать пытаются. Между тем лейтенант продолжил:

– Поэтому нас направили в штаб фронта, оттуда направят в запасной полк.

А вот это уже не зад, это даже не полная задница, а просто необъятная.

– Товарищ лейтенант, а нельзя ли нас послать куда-нибудь в другое место?

– Во-первых, нас не посылают, направляют. Во-вторых, в какое такое место вы собрались? И, в-третьих, отсюда идет только одна дорога, и идет она через Довск, где и находится штаб Западного фронта.

А то я не знаю, где находится этот чертов штаб. Я даже знаю, что сделают с некоторыми обитателями этого штаба буквально через пару дней. Поэтому мне очень не хочется попадать туда, особенно в ближайшие дни. Но, видимо, после подаренной улыбки продажная девка Фортуна окончательно повернулась ко мне задом.

– В машину! – командует лейтенант, и мы трясемся на свидание к своей судьбе. Точной даты ареста Павлова я не помню. То ли третьего, то ли четвертого. А может, пятого? Один раз я уже не угадал. Для расправы над руководством Западного фронта товарищ Сталин пришлет своего личного контролера – Льва Захаровича Мехлиса, стукача всесоюзного масштаба. Пожалуй, единственное, что хорошо получалось у Левы Мехлиса, так это слепить расстрельный донос на пустом месте. Как только он начинал действовать самостоятельно, дело заканчивалось такой кровищей и такими провалами, что после сорок второго хозяин своей шестерке воли уже не давал. Впрочем, думаю, что в данном случае возмездие было все-таки справедливым, хотя и слишком уж избирательным. Кирпоносу «повезло», а Павлову и его помощникам пришлось ответить за разгром вверенных ему войск. Надо было пойти дальше и Жукова с Тимошенко привлечь, но, видимо, товарищ Сталин не был уверен, что пришедшие им на смену наломают меньше дров. Ему виднее, свой генералитет он знает лучше меня.