Птица несчастья - Лада Кутузова

Мама перегородила выход:

– Нечего тебе там делать! Только нервы трепать.

– Надя, пусти его, – из спальни показался отец. – Он правильно все делает.

Мать так побледнела, что на мгновение Федору стало страшно: вдруг и с ней случится приступ, как с тетей Ниной? Мама неотрывно смотрела на отца, а потом, не произнеся ни слова, вернулась в кухню, громко хлопнув дверью.

– Ступай, – велел отец. – Только будь осторожен.

На даче дома Алены и Федора стояли друг от друга в ста метрах. Утром Федор первым делом высовывался в окно на втором этаже и высматривал Алену: встала или еще нет? Обычно Алена поднималась раньше. Если замечала Федора, то махала рукой. Он тогда быстро проглатывал завтрак, а после несся к Алене: в летнюю жару они часто ездили на карьеры, чтобы искупаться.

В городе до дома Алены Федор добирался пешком минут за двадцать. Но нога болела, поэтому он отправился на остановку.

– Федька, ты, что ли? ! – он заметил соседку по подъезду, тетю Настю, которой до всего было дело.

Мама объясняла это тем, что у тети Насти нет своей личной жизни, а потому она лезет к другим.

– Да, я, – коротко ответил Федор.

Соседка встала перед ним и жадно осмотрела, ощупывая взглядом.

– Живо-о-ой, – протянула она. – И даже ходишь. А говорили, что вас обоих по асфальту размазало.

Федор обогнул ее и, ничего не ответив, отправился дальше.

Желтый автобус с черной полосой по бокам подъехал через пять минут. Федор с трудом залез в салон и уселся на обтянутое дерматином сиденье. Уголки сиденья лопнули, из-под обивки был виден поролон. На спинке соседнего сиденья кто-то написал поверх трещин на искусственной коже шариковой ручкой: «И пролетела птица несчастья…» Федор откинулся и прикрыл глаза: нога разболелась так, что хотелось укутать ее в одеяло и нянчить, точно младенца.

В салоне пахло пылью, бензином, а еще нагретым дерматином. Солнце припекало через стекло – и не скажешь, что уже конец августа: слишком жарко. Вскоре Федор почувствовал, как опускаются плечи и наливаются тяжестью веки. Словно он стал Вием, и теперь без посторонней помощи их не поднять. На какое-то мгновение Федор провалился в сон и тут же очнулся, будто от толчка: остановка! Вскочил, тут же поморщился – в ноге стрельнуло – и, ковыляя, потащился к выходу.

На остановке ветер гонял обертку от чипсов и пустую пачку из-под сигарет. Рядом валялась перевернутая урна. Федор на автомате поднял ее и пошел дальше. Алена жила в панельной пятиэтажке: серые блоки в сети трещин, желтая газовая труба, оплетающая здание по периметру. Федор зашел в третий подъезд и поднялся по стертым ступеням на второй этаж. Он дважды нажал на кнопку звонка. На мгновение – всего одно, но Федор почти поверил в это – ему почудилось, что дверь откроет Алена, целая и невредимая. Он подхватит ее на руки, и все будет, как прежде.

Но наваждение схлынуло, когда на пороге появился Николай Степанович. Он пропустил внутрь Федора и закрыл дверь на оба замка. Квартира пропахла табаком. Непривычный к запаху Федор закашлялся, на что Николай Степанович извинился:

– Я лет десять, как бросил курить, а тут сорвался. Но ничего, вечером проветрю – Нину завтра выписывают.

– Ей легче стало?

– Да, укололи мертвую воду в сердце. Не зря я дополнительную страховку оформил.

Если бы Федор встретил Николая Степановича на улице, не узнал бы. За несколько дней Аленин отец резко постарел: в волосах появилась седина. Он по-старчески шаркал ногами и ссутулился.

– Вы сами-то как?

Николай Степанович прошел в кухню и только тогда ответил:

– Держусь ради Нины.

Он зажег конфорку. Синее пламя жадно облизывало эмалированный бок красного в белый горох чайника. Федор рассматривал рисунок на клеенке, боясь встретиться взглядом с Николаем Степановичем: пестрые цветы и золотистые завитушки. Когда затянувшаяся тишина стала совсем невыносима, Федор спросил:

– Что говорят врачи про Алену?

Николай Степанович насыпал в заварочный чайник заварку, добавил к ней листья мяты и смородины – родители Федора тоже сушили их на зиму. Затем заварил чай. Федор обратил внимание, что руки Николая Степановича дрожат, как и его плечи и спина. Будто он изо всех сил сдерживает рыдания.

– Сказали, что все плохо. У них шкала какая-то есть, по которой оценивают состояние. Так у Алены по этой шкале мало баллов. Если бы не мертвая вода, она бы уже умерла.

– И совсем ничего нельзя сделать? ! – невольно вырвалось из Федора.

Николай Степанович разлил чай по чашкам и твердо ответил:

– Я не разрешу отключить Алену от аппарата. Нина этого не переживет.

Ни чая, ни шоколадных конфет с лимонной начинкой не хотелось. Но Федор не желал обидеть Николая Степановича, поэтому медленными глотками цедил напиток.

– Пролетела птица несчастья, – произнес Николай Степанович.

– Что? ! – вздрогнул Федор. Показалось, что он где-то слышал эту фразу.

– Пролетела птица несчастья, – повторил Николай Степанович. – Накрыла она крыльями землю, и с тех пор пришли к людям горе и печаль. Любая радость оборачивалась страданием, любовь – утратой, а победа – поражением, – он со свистом втянул в себя чай. – Тот мужчина, который вас сбил, в роддом торопился – жена близнецов родила. Потому и проскочил на красный.

Они допили чай в полном молчании.

– Я пойду? – робко спросил Федор.

Николай Степанович кивнул. Он проводил Федора до двери и, когда тот уже был на лестничной площадке, добавил:

– Живая вода.

Федор резко обернулся:

– Так ведь это сказка!

Николай Степанович согласился:

– Конечно, сказка. Но спасти Алену может только живая вода.

Глава вторая. Ходоки

Мать встретила настороженно:

– Как съездил?

– Нормально, – отмахнулся Федор.

– Тебе Аленин отец ничего такого не говорил?

– Нет, – ответил Федор. – Ему просто плохо.

Мать расслабилась и неожиданно разревелась. Он неловко обнял и принялся вытирать ей слезы.

– Я боялась, что он набросится на тебя, – всхлипывая, произнесла мать.