Таракан - Иэн Макьюэн

Лежа теперь в спальне на чердаке, он решил, что как раз тогда он утратил свободную волю, или иллюзию таковой, и подпал под влияние более могучей силы, увлекшей его за собой. Забравшись на тротуар, он подчинился коллективному сознанию. Он был крошечным элементом системы такого размаха, что никакой отдельный разум не мог ее постичь.

Он заполз на верх бордюра, отметив, что навозные кучи занимают третью часть пути через тротуар. А затем, откуда ни возьмись, на него вдруг налетела буря, грохот десяти тысяч ног, вместе с пением и ревом, свистом и воплями. Очередная безумная демонстрация. И в такое позднее время. Эти сумасброды создавали неприятности, вместо того чтобы сидеть дома. В последнее время акции протеста устраивались почти каждую неделю, нарушая работу общественных служб, мешая рядовым законопослушным гражданам заниматься своими делами. Он застыл на бордюре, ожидая, что его сейчас раздавят. Подошвы шагавших – каждая длиннее его в пятнадцать раз – утрамбовывали асфальт в нескольких дюймах от того места, где он съежился, дрожа усами. К счастью, в какой-то момент он взглянул наверх, поддавшись духу фатализма. Он был готов к смерти.

Но как раз в тот миг он увидел возможность спасения – зазор в процессии. До следующей волны демонстрантов оставалось пятьдесят ярдов. Он увидел, как плещутся по ветру их транспаранты, развеваются флаги, желтые звезды на голубом. И Юнион Джеки. Никогда еще за всю свою жизнь он не несся с такой скоростью. Запыхавшись всеми своими дыхальцами, он достиг тяжелых железных ворот на другой стороне, за пару секунд до того, как демонстранты продолжили утрамбовывать тротуар, топоча как бешеные кони, улюлюкая и ударяя в барабаны. Охваченный смертным страхом и негодованием (не самое лучшее сочетание), он соскочил с тротуара и, спасая жизнь, заполз под ворота и оказался на благословенной, относительно тихой боковой улице, где тут же узнал уставной ботинок полисмена. Как всегда, кстати.

Что дальше? Он последовал по пустому тротуару, мимо ряда дорогих домов. Он определенно действовал по плану. Коллективное феромонное бессознательное членистоногих наделило его инстинктивным пониманием правильного курса. После получаса однообразного движения он остановился, словно иначе и быть не могло. На дальней стороне улицы собралась толпа примерно из сотни фотографов и репортеров. А на его стороне, на одном с ним уровне, располагалась дверь, у которой стоял еще один полисмен. Едва он это отметил, как дверь открылась и показалась женщина на шпильках, чуть не раздробив ему девятую и десятую брюшные доли. Дверь осталась открытой. Возможно, ожидался гость. Джим заглянул в гостеприимный, мягко освещенный холл, с плинтусами, довольно потертыми – это обнадеживало. Поддавшись внезапному импульсу, словно чужой воле, он вбежал внутрь.

Он неплохо устроился, учитывая обстоятельства, если лежал на этой незнакомой кровати и вспоминал такие подробности. Приятно было знать, что его мозг, точнее разум, почти не пострадал. Несмотря на это превращение, он сохранил свое истинное «Я». В холле он направился было к плинтусу, но затем увидел кошку и метнулся в сторону лестницы. Забравшись на три ступени, он оглянулся. Кошка, коричневая с белым, его не заметила, но Джим решил, что спускаться опасно. Так что он начал долгое восхождение. На втором этаже по пролету ходила уйма людей, переходя из комнаты в комнату. Растопчут и не заметят. Час спустя, когда он достиг третьего этажа, там нещадно пылесосили ковры. Он знал многих несчастных, погибших вот так, растворившись в пыльном небытии. Выбора не было, пришлось карабкаться выше, пока он не достиг… Его мысли разбежались от резкой трели телефона у кровати, на которой он лежал. Пусть он уже знал, что может двигать хотя бы одной конечностью – рукой, он не пошевелился. Он не доверял своему голосу. А если бы и доверял, что бы сказал? Я не тот, кто вы думаете? После четвертого звонка телефон стих.

Он откинулся на подушку и подождал, пока скачущий пульс придет в норму. Попробовал переместить ноги. Получилось, но только на дюйм. Снова подвигал рукой и поднял ее высоко над головой. Итак, что там с ним стряслось? Он взобрался на последнюю ступень и растянулся, тяжело дыша, на верхней площадке. Потом протиснулся под ближайшую дверь и оказался в жилой комнате. В обычных обстоятельствах он бы первым делом направился на кухню, но тут почему-то забрался по ножке кровати и из последних сил заполз под подушку. Должно быть, он спал глубоким сном… Раздался стук в дверь – что за черт, – и не успел он ничего сказать, как она раскрылась. На пороге возникла молодая женщина в бежевом брючном костюме и, коротко кивнув, вошла.

– Я пыталась позвонить, но потом решила, лучше подняться. Премьер-министр, уже почти семь-тридцать.

Он не знал, что на это ответить.

Женщина, очевидно какая-то помощница, вошла в комнату и взяла пустую бутылку. Держалась она весьма фамильярно.

– Вечерок, я вижу, тот еще.

Он понял, что должен что-то ответить. Лежа в постели, издал нечленораздельный звук, нечто среднее между стоном и хрипом. Неплохо. Выше, чем он рассчитывал, несколько пискляво, но вполне убедительно.

Помощница указывала на стол с двумя красными папками.

– Не думаю, что вам удалось…

Он решил для надежности повторить прежний звук, на этот раз чуть пониже.

– Возможно, после завтрака вы сможете… Я вам, пожалуй, напомню. Сегодня среда. В девять встреча с кабинетом министров. В полдень срочные вопросы и ВПМ.

Вопросы к премьер-министру  [2 - По давней традиции премьер-министр раз в неделю отвечает на вопросы лидера оппозиции и других членов палаты. ]. Уж он их наслушался, завороженно сидя или крадучись за трухлявыми стенными панелями в компании нескольких тысяч сородичей. Эти громогласные вопросы лидера оппозиции, блестящая ответная околесица, дерзкие колкости и расчетливое блеянье. Он не смел и надеяться, что когда-нибудь станет primo uomo  [3 - Итал. «первый мужчина», исторически принятое обозначение главной мужской роли в опере. ] в этой еженедельной оперетте. Но справится ли он? Не хуже любого другого, надо думать. Только пробежит сперва эти бумаги. Он не раз мечтал, и не он один, залезть в красный чемоданчик  [4 - Чемоданчик для секретных правительственных документов. ]. Теперь ему представилась такая возможность, пусть даже у него всего две ноги.

В том месте, где когда-то он щелкал изящными мандибулами, пришел в движение омерзительный мясистый орган, и он исторг свое первое человечье слово.

– Точняк.