Карантинный полубред, или Сказки на ночь для маленьких взрослых - Камиль Ларин

И вот зашла она как-то по соседству к деду с бабкой. Те как раз завтракать собирались, только у них на столе ничего не было. Решила курочка им помочь из добрых намерений: снесла яйцо – золотое.

Дед смотрит на яйцо и не понимает: чего это курица, издевается что ли? Взял скалку, бил-бил яйцо, не разбилось оно. Бабка взяла скалку, била-била деда, не разбился и он. Дед тогда опять скалку взял и по курочке Рябе как ХРРРЯЯЯСЬ! Та на всякий случай и окочурилась: как бы хуже не вышло.

И вот попала она на тот свет, видит Бога и спрашивает его:

– Боженька, что же я не так-то сделала? Я ведь старалась добрые дела сеять, людям помогать.

А он ей говорит:

– Да пойми ты, курица мокрая, что помимо роскоши людям иногда просто есть хочется: снесла бы ты обыкновенное яйцо, они, глядишь, сюда бы только через неделю попали. А теперь к вечеру ожидаем.

И опять ее ХРРРЯЯЯСССЬ! по голове. Она так – хоп! – и опять к деду с бабкой попала.

Закричала:

– Дед! Дед! Я теперь все поняла! Снесу вам обыкновенное яйцо!

Два снесла. Чтобы уж яичницы было много. Те сели, довольные, поели. Понравилась яичница. Потом спать прилегли. Уснули да и не проснулись.

У курицы, видно, после этих событий что-то случилось в организме, и яйца токсичными стали.

И вот стоит она – живехонькая, одна, посерёдке избушки и думает: «Что же я не так-то делаю? Кого ж теперь слушать-то? »

№ 10. Теремок

Стоял в поле теремок – ни низок, ни высок.

И жили в нем какие-то странные обитатели: все такие возвышенные, восторженные, воздушные. Да… Поэтические, стихами все сыпали – сочиняли и рассказывали оды, панегирики, эпиталамы – ну, это если кто женился.

Нужно заметить, что имена у них тоже были какие-то странные – стихотворные: Мышка-норушка – детская игрушка, Лягушка-квакушка – кислородная подушка, Заяц-выбегаец – ни француз и ни китаец, Лисичка-сестричка – зажигается, как спичка, Серый волк – зубами щелк.

Как-то был у них очередной поэтический вечер: читали стихи разные, чай с вареньем пили. Вдруг стук в дверь:

– Кто-кто в теремочке живет?

Они сразу и давай перечислять имена свои:

– Я – Мышка-норушка – детская игрушка!

– Я – Лягушка-квакушка – кислородная подушка!

– Я – Заяц-выбегаец – ни француз и ни китаец!

– Я – Лисичка-сестричка – зажигаюся, как спичка!

– Я – Серый волк – зубами щелк!

И хором:

– А ты кто?

Он отвечает:

– А я Медведь!

Размахнулся лапой, да как ХРРРРЯЯЯСНУЛ! по домику! Домик и рассыпался…

Обитатели сразу все разбежались: кто в эмиграцию, кто в нору спрятался, кого Колобок по дороге сожрал…

А Медведь разгреб весь мусор и новый домик построил: большой, основательный, с размахом. И написал над дверью: МЕДВЕДЬ. ПРОСТО МЕДВЕДЬ.

        Вот она – проза жизни.

        Праздник чувства окончен… Погасли огни,

        Сняты маски и смыты румяна;

        И томительно тянутся скучные дни

        Пошлой прозы тоски и обмана.

    (С. Надсон)

Доброй ночи, дружок! Все будет хорошо!

№ 11. Маша и Медведь

Жили-были Старик со своею Старухой у самого зеленого леса. И была у них внучка Маша. Детей своих у них отродясь не было, а внучка была, – такое в деревне случалось иногда.

И вот посылают они как-то Машку в лес. Говорят:

– Машка, возьми подруг, и сходите грибов-ягод соберите, зайца, может, подстрелите какого-нибудь: жрать дома нечего!

Машка спорить не стала, берданку взяла и пошла. Она без берданки никогда в лес не ходила.

И вот пришли они с подружками в лес. А Машка привязала их к деревьям и давай шмалять по ним, как по мишеням, – вроде как забава такая. Но ни в одну не попала. Бедовая, а стрелять-то не умела. Один раз в молоко угодила: корова рядом стояла приблудная, вот она в нее и попала.

Заскучала Машка, дальше пошла. Видит, избушка стоит, и над дверью надпись: МЕДВЕДЬ. ПРОСТО МЕДВЕДЬ. Она заходит туда, а там, действительно, – Медведь. Сидит перед самоваром, стихи Надсона читает. Она говорит:

– Медведь, ты давай на стол накрой: с дороги я, жрать хочу.

Медведь спорить не стал. Видит: девчонка с берданкой, шмальнет, может быть. «Я-то, – думает, – мишень вон какая большая, попадет еще». В общем, накрыл на стол, поели.

Вскоре Медведь всему обучился: сам убирает, стирает, готовит все. Говорит ей:

– Машка, неделя прошла, ты уж, поди, заскучала… Давай я тебя к твоим отнесу.

Машка говорит:

– Да нет. Хорошо мне у тебя, покойно. Привыкла я уже.

Он говорит:

– Нет. Я уже и короб собрал, давай полезай.

В общем, утрамбовал ее в короб, сверху пирожков накидал со смородиной, с клубникой, с бздникой, – есть такая ягода, я проверял. Крышку закрыл, скотчем замотал, веревкой перевязал, а еще цепочкой обкрутил и амбарный замок навесил для надежности.

Пошел по самой короткой дороге, чтобы быстрее было: по бурьяну, по косогорам, ветки-сучья ломая. Дошел быстро: дней за пять.

Домик, где Машка жила, Медведь сразу узнал: он весь в гирляндах, в шарах был. Дед с бабкой, когда внучку-то в лес отправили, на радостях все украсили – избавились от внучки. Да не тут-то было!

Медведь, слышь-ка, открывает короб, а там никого. Ни Машки, ни бздники! Гудини! Чистой воды Гудини!

Бабка-то знахаркой была, колдовала немножко, видимо, мастерство свое и передала Машке. Тут чердачная дверь открывается, и оттуда Машка появляется. Медведь так и оторопел:

– Машка, как ты там оказалась? !

– Да не Машка я, а Дашка! Нас же семеро сестер-близняшек: Машка, Дашка, Сашка, Глашка, Семен и еще две какие-то – Степанида и Алевтина. Они к нам прибились, когда мы в таборе жили. Так что иди к Машке и радуйся своему счастью. Или не, не иди, – беги! Дед, спускай собак!