От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов - Лев Логак

Но важно, что раскрывал он и другое. Кроме научного таланта, обладал он и иными способностями, и знавшие его подчас бывали весьма удивлены, когда он вдруг проявлял свой артистический и поэтический дар. Но случалось это чрезвычайно редко, и, как правило, эти его возможности держались им под замком. «Прорвало» его, например, когда, живя уже здесь, пропутешествовали они в Японию. Экскурсовод в этой поездке был, что называется, от Б-га, человек во всех отношениях незаурядный, и произвёл он на Эдуарда сильное впечатление. Такое сильное, что разразился он стихотворным отзывом и даже сам прочёл его через микрофон в автобусе в последний день поездки.

Вот он, этот отзыв. Только сначала – три пояснения. Первое – это то, что гида звали Леонард, или Лео, как к нему все и обращались. Второе – что этот Лео часто употреблял словечко «бонус» для обозначения тех деталей экскурсионного маршрута, которые, якобы, в базовый план поездки включены не были. И, наконец, третье – это то, что по-японски «спасибо» звучит как «аригято».

Итак:

        Бывает – очень повезёт:

        Б-г больше «ДА», чем «НЕТ» пошлёт.

        А эти «ДА» – они букет,

        В самих них много «ДА» и «НЕТ».

        В апреле этом повезло —

        Всем обстоятельствам назло

        Мы получили эти «ДА»:

        Упала с неба нам звезда.

        Ей имя – Лео-Нардо-сан,

        Такой вот бонус Б-гом дан.

        Он, Лео, проводник, принЕс

        Нам сакуры букет с небес.

        И сам он, Лео, что букет —

        В нём столько «ДА», в нём столько «НЕТ»!

        ДА – ДАрит радость, ДАровит,

        НЕТ – НЕ обидит, НЕ вспылит.

        ДАлёк от мелкого, умён,

        НЕТ спеси в нём, тактичен он.

        ДА, он трудяга, эрудит,

        В нём знанье глубоко сидит.

        От нас его он НЕ таил,

        Нам щедро он его ДАрил —

        И нас в Японию влюбил.

        Судьба, спасибо, аригято

        За эти «НЕТ», за эти «ДА»!

        Пусть будет гида жизнь богата,

        Гори-гори, его звезДА!

Когда Эдуард огласил свой опус, в автобусе повисло молчание. Подобного от этого буки никто не ожидал. Наконец, раздались аплодисменты, а Лео сказал, что у него в группах бывали и поэты, писавшие ему отзывы, но чтобы такое… «Ну, просто Резник», – заключил он.

А Майя крутила этим «Резником» как хотела, постоянно выражала недовольство его личностными качествами и поведением в той или иной жизненной ситуации. А он как будто бы этого и не замечал – характер был у него мягкий и податливый.

Майю нельзя было причислить к писаным красавицам, но она была из категории тех, кого принято называть привлекательными женщинами. Она очень следила за собой – это пошло ещё с инязовских времён. Так там тогда было принято. Девочки соревновались между собой – кто кого переплюнет в одежде, в косметике и в умных разговорах.

В той, советской, жизни Эдуард преуспел – защитил кандидатскую диссертацию и служил старшим научным сотрудником в НИИ. Его ценили и даже считали по уровню знаний и обилию идей соответствующим какой-нибудь высокой должности, но повысить не решались – характером не вышел… А он и не расстраивался, потому как своих возможностей не переоценивал.

Его охватывало беспокойство, когда его вызывал к себе директор института. Эдуард сжимался в предвкушении недовольства грозного начальника. О раздражении же патрона Эдуард догадывался сразу по издаваемому им «кашельку», почти такому же, какой был характерен для Майи! А от этого строгого кряканья ничего хорошего ждать не приходилось! Эдуард, наблюдая в такие моменты руководителя института, задавался вопросом, что же нужно для того, чтобы стать начальником? И определил для себя, что необходимые качества – это крепкий характер, амбициозность и инстинкт самосохранения. А ещё он нередко обнаруживал у таких людей конформизм, отсутствие угрызений совести и проблему с чувством юмора, что приводило его в полное замешательство. Эдуарду всё перечисленное было чуждо, и он поэтому был доволен своей планидой: с упоением занимался любимой наукой и находился в ладу с самим собой.

Майя же, как дама бойкая и решительная, дослужилась до руководителя группы переводчиков тоже в каком-то НИИ. Кроме того, она подрабатывала репетиторством. Детишки, которых она натаскивала по английскому, в основном были отпрысками всяких там «шишек», которые и содействовали Майе в приобретении недоступных простым гражданам вожделенных предметов быта.

Здесь, после приезда, Эдуард проявил завидную настойчивость в поисках работы, отдал этому много сил и в конце концов – благодаря знаниям и хорошему владению языком – был принят в научно-исследовательский сектор крупной компании. Как эмигранту, ему назначили зарплату, более низкую, чем «аборигенам» на такой же должности, но он и не возражал и даже был счастлив, осознавая, что для многих приезжих его успех был недосягаемой мечтой.

Майя же окончила здесь курсы медицинских секретарей, и ей тоже подфартило определиться в одну из поликлиник.

На людях как Эдуард, так и Майя по отношению друг к другу вели себя сдержанно, воли эмоциям не давали, так что сказать определённо, какие чувства ими владеют, окружающие не могли. А у самых близких не возникало сомнений относительно того, кто в этой семье главный.

Эдуард, не отрывая глаз от дороги, всё время чувствовал устремлённый на него взгляд жены и тушевался под ним. Но он ни разу не повернулся к ней, всем своим видом выказывая полную сосредоточенность на управлении автомобилем. И когда они наконец подъехали к дому Веры, он почувствовал необыкновенное облегчение.

Майя про себя отметила, что здание это действительно очень напоминало то, в котором они жили. Только что облицовка была чуть другого оттенка.

Вдоль фасада было припарковано несколько машин, но нашлось место и для их авто. На пути к подъезду супруги оказались под прицелом неотрывных взоров двух пожилых, но изо всех сил молодящихся женщин, восседавших на лавке у стены дома. Взгляды обеих были достаточно высокомерны. На одной из дам красовалась вычурная шляпка, вид которой заставил Майю внутренне рассмеяться. У второй особы волосы были обесцвечены и уложены с помощью фена и лака, явно в парикмахерской. Первая прятала ноги под лавкой, видимо не желая привлекать внимание к заурядным туфлям, а вторая выставила нижние конечности напоказ, безусловно с намерением вызвать интерес к модным сабо на платформе. На обеих дамах красовалась броская одежда, без сомнения призванная придать им флёр нежной юности.