«Мишка, Мишка…» Воспоминания - Михаил Ганевский

…Но я смог! Я дошёл! ..

И гордо вынимал из широких штанин красивые чёрные кожаные мешочки с железными рублями. По двадцать штук в каждом. Итого 25 мешочков, т. е. 500 (пятьсот) рублей! После ежемесячной повышенной стипендии, – 35 РЭ, – в «консе»? !!

…Ну и погуляли мы тогда! !..

Его величество случай

Консерваторская жизнь забурлила, затянула.

На третьем курсе, по-моему, в октябре, – шёл я на занятия к своему любимому Сергею Захаровичу Асламазяну.

Поднимаюсь на второй этаж. Дальше мне – налево. Оставался один только шаг…Вижу – какой-то старичок громко спорит со старушками-дежурными. Я на последней ступеньке. Он, оборачиваясь ко мне:

– Вот Вам, молодой человек, виолончель нужна?

– Мне – нет (у меня «Вильом» в руках). Но я знаю студентов, которым нужна.

– А вот они не разрешают мне объявление о продаже повесить!

– Давайте пройдём в соседний коридор, и Вы мне всё расскажете.

– Хорошо.

– Слушаю Вас внимательно.

– Я хочу продать виолончель работы Джованни Гранчино и в придачу к ней смычок работы Вильома.

Для меня имя «Гранчино» ничего не говорило, а как Вильом делал смычки, я не знал.

– А сколько Вы за неё хотите?

– Я не знаю. Но в 1880 году мой папа, – он был аптекарем, виолончелистом-любителем, – заплатил за неё 1000 золотых рублей. Ну сейчас, конечно, меньше. Рублей 800… – Я долго перед тем уговаривал его назвать цену. Но после этих его слов был поражён таким сравнением! У меня аж дух захватило! Это был «его величество случай! », как говорил мой папа.

Пётр Анатольевич Сливчанский рассказал мне, что отец его был страстным любителем красивого виолончельного звука. И собрал неплохую коллекцию: Страдивари, Гварнери, Гранчино. И Страдивари, и Гварнери он потом просто подарил. Крупнейшему русскому виолончелисту начала 20-го века Беляеву. А Гранчино оставил сыну, чтобы играть учился.

В 1915 году П. А. поступил в музыкальную школу при Петроградской консерватории. Война, Революция, Гражданская война. П. А. вступил в Красную Армию. Но с виолончелью (! ) Возил её в обозе и старался при первой же возможности поиграть.

С Красной армией П. А. дошёл до Дальнего Востока и прожил там 50 лет. На виолончели играл примерно раз в неделю, чтобы звук не заглох. Давно вышел на пенсию. Сейчас вернулся в Москву, к сыну. К моменту нашей встречи (осень 67-го) ему было 83. Маленького роста, крепкий, лысый – такой старичок-боровичок.

– Я хочу, чтобы виолончель моя звучала, деньги мне не важны, – сказал Пётр Анатольевич.

– У меня к Вам большая просьба – не вешайте нигде объявлений. Скажите Ваш телефон, и я обязательно позвоню.

– Хорошо.

Это было, как озарение. Я «Не» записал его телефон. Просто запомнил: Б 9 – 25 – 25 (действительно просто). Как же это меня выручило потом! П. А. мне торжественно обещал объявлений не вешать. Мы попрощались.

Я сразу же поднялся на третий этаж, в мастерскую струнных инструментов. Там работал Анатолий Кочергин (впоследствии – главный хранитель Госколлекции СССР). Он только что вернулся из Парижа, где 2 года стажировался у знаменитого мастера Ватло.

– Толя, – обратился я к нему, – вот предлагают купить итальянца, Джованни Гранчино, со смычком Вильома. А что это и сколько стоит?

– Знаю я этого мастера. Их было трое братьев в Милане.

– Ты знаешь, у меня виолончель Вильома, а как он делал смычки? ..

– А смычки Вильом делал гораздо лучше, чем виолончели. На 2, 3 месте в мире его смычки. А сколько просят? –

– 800 рублей за всё.

– Жулик, точно! Таких цен не бывает.

– Можно я принесу к тебе, посмотреть?

– Давай.

Пришли мы с Таней к П. А. виолончель посмотреть. Как открыл он изящной формы футляр из папье-маше. Как увидел я в синем бархате обивки инструмент нетипичной, доклассической формы… Как по голове меня стукнуло! .. Пробовал звук я, скорее, из вежливости – струны жильные, инструмент долго молчал, но тембр многообещающий… Где деньги взять? .. Да и правда ли всё это? ..

Договорились вдвоём к мастеру сходить. П. А. жил в переулках рядом с консерваторией. Шли мы вдвоём по улице Герцена (теперь – Б. Никитская) вниз, и голова у меня пухла от проблем и вопросов. Если Кочергин подтвердит подлинность, то сколько же тогда запросит П. А. Где взять деньги? Продавать Вильома? Есть ли смысл в таком обмене? И т. д., и т. п. Пришли в мастерскую. Я говорю П. А.:

– Пойдёмте к мастеру.

– Я не пойду. Великий Леман (мастер начала 20-го века) наблюдал за этим инструментом! А здесь? .. – Пошёл я один.

– Ну вот. Принёс.

– Ну, показывай своего Гранчино. – Поворачивается ко мне, улыбаясь во весь рот. Протягиваю ему инструмент и вижу, как лицо его вытягивается, улыбка исчезла, остался только профессионально цепкий взгляд. Покрутил инструмент в руках и говорит мне сдавленным голосом:

– А ведь она настоящая! Я похожую в Париже у Ватло видел… И смычок… Действительно, «Вильом». Сколько, говоришь, просит? А где он?

– В прихожей. К тебе не пошёл, говорит: «Я знаю, что принёс. »

– А цена – 800 рублей за всё. Не знаю, что и делать. Денег нет. Только если моего «Вильома» продать. Ты его знаешь. Стоит ли менять?

– Какой разговор? ! Конечно стоит! Цена Гранчино в таком состоянии – тысячи три. А если переборку сделать – все пять тысяч.

– Ну так что, брать?

– Бери… и беги!

И пошли мы с П. А. дальше. Вниз по улице Герцена, к профессору моему, Сергею Захаровичу, знатоку и ценителю музыкальных инструментов. Показали. Как начал он ругать виолончель:

– Какой это Гранчино? Ну, может быть, итальянец, но какой битый! Это сколько денег на один ремонт уйдёт? ! – Я мрачнел всё больше. И так положение почти безвыходное, а он ещё добавил «чернухи»! Идем обратно, вверх от гостиницы «Москва» к Центральному телеграфу. Оба с поникшей головой. Неожиданно П. А. говорит:

– А Вы знаете, Ваш профессор прав. Пожалуй, я снижу цену – 750 рублей. – От такого заявления у меня сдавило горло! .. И отвечаю я ему откровенно: