Заблуждение - Максим Павченко

Что ж, как Читатель уже понял, именно в «Переговорном пункте Компании» сегодня должен был состояться наш разговор с Саней.

Мы зашли внутрь, крепко закрыли дверь, и Саня сразу начал:

– Я расскажу тебе про свой вчерашний день. Точнее, про один эпизод. Еду я, значит, на тэшке с курсов. Вроде всё обыденно, спокойно – ничего странного не предвидится. И вдруг, – Саня сделал микропаузу в стиле Кости, – на одной из остановок в нашу «Газель» заходит человек – в коричневом плаще, тёмных очках и с кейсом в руке. Естественно, я сразу его узнал – это был Бандзарт, – тут Саня опять сделал паузу, уже более продолжительную, увидев, наверно, что я аж вздрогнул от одного упоминания о химике. – Я, конечно, такого не ожидал и слегка охренел; но, к счастью, успел пригнуться и спрятаться за находившимся впереди сиденьем, так что он меня не заметил. Сам он сел на два ряда впереди, спиной ко мне, и я почувствовал, как мне сразу стало немного легче, – сказал Саня, и мне как будто тоже стало легче. – Народу, кстати, в тэшке было не слишком много – помимо меня и его ещё человек пять, не больше.

– А в каком месте он поймал маршрутку? – перебил я Сашу, с интересом ожидая услышать ответ на свой вопрос.

– На Благодатной. Между Витебским и Московским.

– Но вы в Купчино ехали?

– Да. Но слушай дальше. Бандзарт – я это хорошо видел – сразу стал рыться в своём кейсе. Похоже, он что-то там искал. Так как я сидел в двух метрах позади, то разглядел у него в руках какую-то записную книжку. Наверно, он её и искал. Затем взял в руки мобилу и стал кому-то звонить.

– Кому же? – нервно спросил я.

– А хрен его знает, – ответил Саня. – Понятия не имею. Но важно, что далее последовал такой грубый разговор! .. Бандзарт хамил, с жаром жестикулировал, требовал какой-то информации – судя по всему, тайной… Но слышала вся тэшка! – горячо и эмоционально заметил Саня.

– Да ладно! .. Что это с ним случилось? – задумался я.

– Неизвестно. Но вскоре он произвёл ещё один звонок – и тон заметно изменился.

– Даже так?

– Ага. Я подозреваю, что разговор шёл с неким важным лицом…

– …И Бандзарт хорошо говорил с ним? – предположил я.

– Ну не совсем. Хотя ни крика, ни мата не было. Ощущалось, правда, волнение, и ещё … нервозность… Но это был крайне спокойный и доверительный разговор.

– Занятно… Но Бандзарт редко когда так говорит. А может – никогда, – подумал я.

– Но он до этого, блин, так ругался! .. – крайне эмоционально произнёс Саня.

– Да верю, верю. Хотя ранее я думал, что он любит орать только на нас…

– Я думаю, ему не привыкать.

– Возможно, – сказал я. – Но всё-таки, понял ли ты хоть слегка, с кем он базарил?

– Да откуда?

– Ну вдруг? .. По манерам, по интонациям…

– Ага! Так и понял! .. Ясно только, что на том конце был его враг.

– Да неужели? ! – иронично воскликнул я. – После всего того, что ты мне рассказал, это уж несомненно. Хотя… Кто ж поймёт Бандзарта? Он мало чего болтает. Может, он специально так?

– Что «так»?

– Ну, орал.

Саня не без удивления посмотрел на меня; сверление взглядом продолжалось до тех пор, пока я не втолковал ему:

– Пойми, это может быть игра. По его правилам. Вот придумает себе ещё двадцать таких звонков, и…

– Но зачем? На фига ему такая игра, если он меня не заметил?

– Да? .. А с чего ты так уверен?

– Как с чего? У меня было всё под контролем!

– Базаришь?

– Отвечаю! Он не мог меня заметить. Поверь, Коля, просто не мог.

– Уверен? – спросил я Саню.

– На все двести. Можешь не сомневаться, – заверил он.

Эти слова прозвучали из уст Сани настолько уверенно, что я более не мог сомневаться в его показаниях. Признаюсь, я отчасти и проверял его на честность, потому как в былые времена уж очень часто Топор любил переврать сюжет, дабы сделать его более захватывающим, особенно когда правда представлялась ему скучной, и особенно когда Болт всячески навязывал Саше различные идеи. Теперь же, после всех расспросов, сомнений в правильности описанной им картины у меня не осталось. Зато появились новые вопросы, и причина этого состояла, прежде всего, в том, что в рассказе Сани Бандзарт мысленно предстал передо мной в совсем новом – хамско-развязном, хотя и всё ещё скрытном – виде. До этого в нашей школе были описаны случаи, когда Бандзарт по голосу превращался едва ли не в оратора, то есть менял свой голосовой облик, но … были и определённые пределы грубости, которые в рассказе Сане совсем отсутствовали. Хамить в тэшке – на это был, конечно, способен такой препод, как Бандзарт; но при посторонних – это было уже интересное проявление, для нас – модификация поведения Бандзарта.

И тем не менее, вспоминая некоторые особо неприятные моменты его уроков, я не могу так просто исключить возможность образования данного вида. Пусть такой вид существует, а мы будем думать, что же могло заставить такого, в общем-то, закрытого человека, как Бандзарт, так враз выплеснуть все свои имеющиеся в наличии (как видно, большом) эмоции при одном – может быть, самом заурядном – телефонном звонке. Вряд ли он, конечно, был заурядным, но, действительно, даже коллеги, а тут я могу сослаться на некоторые их мнения, никогда не отмечали какую-либо излишнюю эмоциональность или экспрессивность у Феликса. Да и представить, что он перед кем-то из посторонних или просто знакомых людей – под такими можно понимать тех же коллег, например, – стал бы исповедоваться или раскаиваться, очень тяжело. Бандзарт никогда не рассказывал на публике о своей личной жизни – он, думается, вообще никогда и никому о ней не рассказывал; если же говорить о его семейном положении, то за те пять лет, что он работает в школе, у народа успели развиться лишь только серьёзные подозрения на то, что Феликс холост. Дальше них дело пока не продвинулось, но и те ещё не вызывали абсолютную уверенность. Впрочем, оно и понятно, ибо словосочетания на эту тему звучали, по крайней мере, в пределах нашей школы не чаще, чем название какой-нибудь химикалии звучит на уроках литературы. Массу догадок имели и развивали учителя нашей школы относительно Феликса и его жизни, но все они, целиком, так или иначе, лишь составляли один большой вопросительный кадастр, который едва ли не каждый человек в нашей школе мечтал приоткрыть хоть на одну десятую процента.