Эликсир для избранных - Майк Логинов

– Ну, знаешь, мы с тобой и этого не удостоимся, – философски заметила сестра. – Много надо работать, милый друг, чтобы потомки помянули тебя хотя бы короткой статьей в энциклопедии. А, кстати, слово «лизаты» я знаю! Когда я его слышала от мамы, то всегда вспоминала Чарли. Помнишь, как он подходил и лизал нас в лицо шершавым синим языком?

– Конечно, помню. А что такое лизаты на самом деле, знаешь?

– Не, не знаю.

– Вот и я не знаю. А как я буду статью-то писать?

– Да, парень, влип ты.

– Тебе смешно.

– Сочувствую.

– Ладно, пойду с матерью потолкую.

– Пойди-пойди, она будет рада.

И Катька вернулась на кухню, а я двинулся по направлению к кабинету. Когда я был маленьким, коридор в нашей квартире казался мне огромным и напоминал центральные нефы готических соборов, которые я видел в книгах из родительской библиотеки. До того, как родилась сестра, мама работала, и я часто оставался дома один. Тогда я выбирался из детской в коридор и закрывал двери всех выходивших в него комнат. Даже в солнечный день здесь становилось сумрачно. Я садился на пол, и мне казалось, что я в безопасности… Сейчас в коридоре тоже было темновато, горевшая в прихожей лампочка не добивала до дальнего конца, но я знал каждую половицу и уверенно шел вперед. Из-за двери кабинета доносилась тихая приятная музыка. Я постучал.

– Да-да, – послышался мамин голос.

Я открыл дверь и вошел. Компьютер был выключен, мама сидела в кресле и вязала. У нее за спиной, на тумбочке, стоял старый радиоприемник, какая-то станция передавала джаз.

– Привет, ма!

– Здравствуй, сыночек, – сказала мама, откладывая вязание. – Как ты?

– Спасибо, хорошо, – ответил я, усаживаясь в другое кресло, стоявшее ближе к двери. – Как ты себя чувствуешь?

– Тьфу-тьфу, нормально.

– Я вообще-то к тебе по делу.

– Слушаю тебя.

– Ко мне сегодня приходил человек по имени Адель Гарипович.

– Кто это?

– Довольно странный молодой мальчик.

– И что же ему было от тебя нужно?

– Он предложил мне написать статью о прадеде.

– Вот как? – Мама снова взялась за вязание. – Он говорил с тобой о Павле Алексеевиче?

– Да.

– А откуда он, этот… Адель Гарипович?

– Понятия не имею. Он просто пришел. Гонец судьбы.

– Ты напишешь? Твой прадедушка был крупным ученым…

Я посмотрел в окно и увидел, как ветер раскачивает ветви огромного дуба, росшего на заднем дворе. Раньше его верхушка едва доходила до нашего подоконника, а теперь он вымахал выше шестого этажа…

– Ты меня слушаешь? – спросила мама.

– Да-да… Крупный ученый…

– Так ты напишешь? В конце концов, нас не так часто просят написать о нем…

– Если я откажусь, то ты на меня обидишься?

– Вот еще! – фыркнула мама. – Чего мне обижаться? Я все понимаю, ты занят…

– Дело не во времени. Главная проблема в другом – я толком не знаю, чем занимался прадед.

– Вот и узнаешь, – назидательно сказала мама. – Я всегда мечтала, что ты пойдешь по его стопам, станешь ученым, продолжишь дело.

– Я знаю, мама. Ты мне это уже много раз говорила… Хорошо, я попробую… Не в смысле пойти по стопам, это уже поздновато делать, а сочинить что-то связное. Но чувствую, мне придется очень постараться, чтобы не вызвать хохота научного сообщества. Нужно хотя бы в общих чертах понять, чего же такого прадед натворил. Ты говорила, что после него остались какие-то бумаги…

– Архив, – важно произнесла мама.

– Хотелось бы взглянуть.

– Он на антресолях.

– Над кухней?

– Нет, над ванной.

– Давай я достану.

– Что ты! Куда ты полезешь в костюме?

– Ну, пиджак-то я сниму…

– Не надо! Там пыльно. А главное – я не помню точно, где все лежит… В каком-то из чемоданов, но надо искать. Витька вернется, достанет, а потом тебе привезет.

– Ладно. Просто я сейчас на машине…

– Ничего. Один-два дня ничего не решают. Завтра у Вити лекций в институте нет, вот он и займется.

– Ма, а ты сама прадедовы труды не пыталась читать? – поинтересовался я.

– Пыталась как-то, только не поняла ничего, – рассмеялась мама.

– Ладно, ты не расстраивайся, разберемся, – улыбнулся я в ответ. – Я пойду, пожалуй.

Я встал и чмокнул маму в щеку. От ее кожи исходил слабый запах духов и лекарств.

– Ну, вот, ты уже уходишь, – огорчилась мама, – а я что-то хотела тебя спросить…

– Что?

– Вылетело из головы.

– Ну, вспомнишь – позвони.

Я направился было к двери, но остановился и обернулся:

– Слушай, ма, а ты помнишь, как рассказывала про яды?

– Какие еще яды? – удивленно вскинула брови мама.

– Ну, про то, что у нас на антресолях хранились какие-то вещества, какие-то сильнодействующие яды. Якобы остались от прадеда.

– Нет, не помню, – помотала головой мама.

– Не может быть! Ты об этом сто раз говорила. Это – одно из семейных преданий. И мне от этих твоих рассказов было немного не по себе. Ведь у нас в доме никогда не хранили оружия или еще чего-то… смертельно опасного. Кроме этого яда.

– Нет, не помню…

– Очень странно. Неужели не помнишь?

– Лешенька, память… она такая… сложная вещь, что-то забываешь, что-то помнишь не совсем так, как это было, – примирительно сказала мама. – Может быть, ты что-то читал… и это у тебя как-то связалось…

– Ладно, следствие зашло в тупик, – усмехнулся я. – Здесь я, как в кино, должен оставить тебе визитную карточку и попросить позвонить мне, если что-нибудь вспомнишь.

– Непременно, детектив.

Я вернулся в прихожую и стал одеваться. Катька вышла меня проводить.

– Ну, как поговорили?

– Поговорили.

– Будешь писать?

– Куда ж я денусь? С архивом, правда, заминка. Он, оказывается, на чердаке…

– Да, мы его туда закинули.