Второе признание - Рекс Стаут

– Вы говорите об Арнольде Зеке?

– Имен никто не называл. Но голос был тот самый. Ты же прекрасно знаешь: его ни с кем не перепутать.

– Что он сказал?

– Он не упомянул ни мистера Рони, ни мистера Сперлинга. Однако недвусмысленно дал понять, кого имеет в виду. В общем, мне было велено немедленно оставить мистера Рони в покое, иначе я понесу суровое наказание.

– И что вы ответили?

– Я… выразил протест. – Вулф попытался налить себе пива, но заметил, что бутылка пуста, и снова поставил ее на поднос. – Он был куда категоричнее, чем в прошлый раз. Мне не удалось скрыть, как я возмущен. Я твердо обозначил свою позицию. В конце концов он выдвинул мне ультиматум: я должен в течение двадцати четырех часов отозвать тебя из гостей.

– Он знал, что я там?

– Да.

– Чтоб мне провалиться! – Я даже присвистнул. – Этот Рони – парень не промах. Коммунист и вдобавок один из приспешников мистера З. Впрочем, если вдуматься, ничего поразительного в этом сочетании нет. А ведь на него поднял руку не только я, но и Рут с Солом. Проклятье! Мне надо… Когда он звонил?

– Вчера вечером… – Вулф посмотрел на часы. – То есть в субботу, в десять минут седьмого.

– Значит, срок его ультиматума истек восемь часов назад, а мы все еще живы. Все равно мы бы вполне успели придумать что-нибудь другое. Почему вы не позвонили мне? Я бы…

– Замолчи!

Я удивленно поднял брови:

– Почему это?

– Раз уж мы забились в дальний угол, как последние трусы, то давай хотя бы не рассуждать об этом на все лады! Я упрекаю тебя за то, что ты не позвонил. Ты упрекаешь меня за то, что я не позвонил. Запереть дверь на засов – всего лишь разумная предосторожность, но это отнюдь не…

Вероятно, он добавил что-то еще, но что именно – я так и не узнал. Мне доводилось слышать много разных шумов; бывало, грохот заставлял Вулфа прерывать свои занятия, а меня буквально выпрыгивать из кресла, но ничего подобного этому я в жизни своей не слыхивал. Чтобы воспроизвести этот звук, попробуйте взять сотню полицейских, расставьте их по кварталу, в котором живете, и велите одновременно палить по окнам из оружия сорок пятого калибра.

Дальше наступила гробовая тишина.

Вулф что-то произнес.

Я выхватил из ящика стола пистолет, опрометью бросился в коридор, щелкнув выключателем, зажег на крыльце свет, сорвал дверную цепочку, распахнул дверь и выскочил из дому. Слева, на противоположной стороне улицы, поднялись две оконные рамы, раздались перепуганные голоса и наружу высунулось несколько голов, однако сама улица была пуста. Тут я заметил, что стою не на каменном крыльце, а на куске стекла. Да что там говорить: вокруг было одно сплошное стекло. Осколки усы? пали крыльцо, ступени, тротуар перед домом. Я поднял голову, и в этот момент сверху обрушился еще один кусок стекла, пролетев всего в каком-то дюйме от меня, ударившись оземь и вдребезги разбившись у моих ног. Я попятился, юркнул за порог, захлопнул за собой дверь, повернулся и тут же нос к носу столкнулся с Вулфом, который растерянно остановился посреди прихожей.

– Он решил сорвать злость на орхидеях, – объявил я. – Оставайтесь здесь. Я пойду наверх, погляжу.

И я помчался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки зараз. Рядом заработал лифт – Вулф, должно быть, наконец спохватился. За мной, не поспевая, бежал Фриц. Верхняя площадка лестницы, отделанная бетонной плиткой и оштукатуренная, осталась цела. Я щелкнул выключателем и открыл дверь в первое помещение оранжереи – теплицу, – но так и не вошел, потому что свет не зажегся. Секунд пять я стоял на месте, ожидая, пока глаза не привыкнут к темноте. Сзади появились Вулф и Фриц.

– Посторонись! – прорычал Вулф, словно пес перед нападением.

– Нет. – Я оттеснил его назад. – Вы весь перережетесь, а не то останетесь без скальпа! Ждите здесь, пока я не разберусь со светом.

– Теодор! Теодор! – проревел он из-за моего плеча.

Из сумрачных развалин до нас донесся голос Теодора:

– Да, сэр! Что случилось?

– С тобой все в порядке?

– Нет, сэр! Что…

– Ты ранен?

– Нет, не ранен, но что все-таки случилось?

В той стороне, где находилась комната Теодора, что-то зашевелилось, затем раздался звон разбивающегося стекла.

– У тебя есть свет? – крикнул я.

– Нет, чертовы лампочки все до одной…

– Тогда сиди тихо, пока я не добуду свет.

– Сиди тихо! – рявкнул Вулф.

Я побежал вниз, к кабинету. Когда я вернулся обратно, из окон домов напротив и с улицы донесся какой-то шум. Только вот нам было не до него. Зрелища, открывшегося перед нами при свете карманных фонарей, было достаточно, чтобы все остальное отступило на второй план. Как выяснилось позднее, кое-что из великого множества оконных стекол и десяти тысяч орхидей все же уцелело, но поначалу у нас сложилось совсем другое впечатление. Даже при свете фонариков продираться сквозь джунгли острых осколков, нависавших над головой, пронзавших растения, торчавших из почвы, было отнюдь не забавно, но Вулфу было необходимо это увидеть, как и Теодору, который остался цел и невредим, однако буквально осатанел. Я даже боялся, как бы он не задохнулся от ярости.

Наконец Вулф направился в тот уголок, где были посажены Odontoglossum harryanum – его нынешняя гордость и радость. Луч фонарика обшарил израненные и обезображенные стебли, листья и соцветия, усыпанные разбитым стеклом. Затем Вулф повернулся и бесстрастно произнес:

– Можно спускаться вниз.

– Через два часа рассветет, – сквозь зубы процедил Теодор.

– Знаю. Нам нужны люди.

Добравшись до кабинета, мы сначала позвонили Льюису Хьюитту и Дж. М. Хоугу и только потом – в полицию. Патрульная машина все равно уже прибыла.

Глава 6

Шесть часов спустя я отодвинулся от обеденного стола, как следует потянулся и без всяких извинений смачно зевнул, чувствуя, что давно это заслужил. Обычно я завтракаю на кухне с Фрицем, а Вулф ест у себя в комнате, но сегодня у нас все стало с ног на голову.