Второе признание - Рекс Стаут

Так вот, то, чем, судя по всему, занималась в настоящий момент супруга Эмерсона, Конни, имело непосредственное отношение к цели, определенной Вулфом. Этой особе оставалось всего четыре-пять лет беззаботной жизни, прежде чем ей стукнет сорок, и посему меня она уже не интересовала, однако она вовсе не заблуждалась, полагая, будто вполне еще может позволить себе показаться в купальнике у бассейна при свете дня. Она была из той редкой породы блондинок, которым идет загар, да и по части фигуры, по совести говоря, обставила Гвен или Маделин, а блеск ее лучистых голубых глаз был заметен даже с противоположной стороны широкого бассейна. Там, на другом краю бассейна, она сейчас и устроилась возле Луиса Рони, пытаясь отдышаться, ибо только что продемонстрировала ему двойной подколенный захват, легко уложив его на спину, а он был отнюдь не дохляк. Эта оригинальная форма флирта имела очевидные преимущества; так или иначе, у Конни в запасе было много других приемов, которые она не задумываясь пускала в ход. За ланчем она намазывала для него булочки маслом. Подумать только!

Я был озадачен. Если те двое и беспокоили Гвен, она ничем себя не выдала, хотя от меня не укрылись несколько быстрых взглядов, брошенных ею на парочку. Возможно, притворяясь, будто ей больше нравится помогать мне фотографировать и смотреть, как я ныряю, она таким образом наносила ответный удар, но кто я такой, чтобы подозревать в притворстве симпатичную веснушчатую девчонку? Маделин принялась подшучивать над Конни и ее маневрами, но было непохоже, что они действительно ее волнуют. Что до мужа Конни, Пола Эмерсона, то кислое выражение, с каким он взирал на супругу и ее приятеля, мало о чем говорило, поскольку оно не сходило с его бесцветной физиономии, куда бы он ни взглянул.

Сам Луис Рони представлял собой загадку. Предполагалось, что он всеми силами добивается Гвен, то ли потому, что влюблен, то ли по каким-то иным причинам. Если так, то для чего все эти шуры-муры с загорелыми блондинками не первой молодости? Может, он хочет подзадорить Гвен? Конечно, я внимательно изучил его, не преминув отметить контраст между суровой, мужественной физиономией и намеками на грядущий жирок, который через пару лет начнет перевешивать мускулы, однако к окончательным выводам пока не пришел. Не ограничившись отчетами Бэскома, я навел о нем справки и теперь знал все об этом защитнике карманных воров, вымогателей, наемных убийц, скупщиков краденого и подобной швали, но так и не сумел решить, кто он – кандидат на лавры нового Эйба Хаммела [1 - Эбрахам (Эйб) Хаммел (1850–1926) – американский юрист, младший партнер печально известной фирмы «Хау и Хаммел», которую обвиняли в коррупции, использовании преступных схем и лазеек в законодательстве. В 1907 году был приговорен к году тюрьмы за подстрекательство к лжесвидетельству, после отбытия срока уехал из США. ], коммунист, пробующий раздуть шумиху с помощью новых методов, лейтенант армии Арнольда Зека, а то и кто-нибудь чином повыше или же обыкновенный простак, которым вертят как хотят.

Однако в данный момент меня больше волновала одна конкретная проблема. Вместо того чтобы гадать, до чего дойдет у них с Конни Эмерсон или чье топливо он заливает в свой бензобак, я спрашивал себя: почему он никак не оставит в покое водонепроницаемый бумажник или кошелек, спрятанный у него в плавках? Я заметил, что он уже четырежды украдкой проверял, на месте ли тот. Мое любопытство дошло до предела, когда на четвертый раз – сразу после того, как Конни продемонстрировала свой приемчик, – он не удержался и вытащил его, осмотрел и снова засунул обратно. Со зрением у меня все было в порядке, и никаких сомнений по поводу увиденного не осталось.

Естественно, этого я не одобрил. В раздевалке на общественном или даже частном пляже либо в бассейне, где много людей и где приходится переодеваться бок о бок с незнакомцами, человек имеет полное право убрать ценную вещицу в водонепроницаемый футляр и держать при себе; больше того, он будет олухом, если не сделает этого. Но Рони – такой же гость этого дома, как и все мы, – переодевался в отведенной ему комнате, находившейся неподалеку от моей, на втором этаже. Не слишком-то вежливо сомневаться в честности хозяев дома или других гостей, но даже если Рони считал, что у него были для этого основания, в его комнате наверняка имелось не меньше десятка первоклассных укромных местечек, где можно было спрятать тот, кстати сказать, совсем небольшой предмет, о котором он так беспокоился. Он оскорбил всех присутствующих, в том числе и меня. Правда, он как мог скрывал свою озабоченность, так что, кроме меня, ее, по-видимому, никто и не заметил, однако у него не было права так рисковать, ведь он мог задеть наши чувства. Лично я был возмущен и решил, что так этого не оставлю.

Моей руки коснулись пальцы Маделин. Я одним махом допил коктейль и повернул голову:

– А?

– Что «а»? – улыбнулась она, распахивая свои глазищи.

– Вы до меня дотронулись.

– Разве? Ничего подобного.

Она явно меня поддразнивала, но я в этот момент наблюдал за Гвен, собиравшейся прыгать с вышки спиной назад, к тому же нам все равно помешали. Ко мне приблизился Пол Эмерсон и ворчливым тоном проговорил:

– Забыл сказал, Гудвин: пока я не дам своего разрешения – никаких снимков. Я имею в виду в прессе.

Я вскинул голову:

– В смысле – вообще никаких или только тех, где есть вы?

– Только те, где я. Пожалуйста, не забудьте.

– Конечно. Я все понимаю.

Когда он отошел к краю бассейна и полетел в воду, судя по всему намеренно, Маделин заметила:

– Вы полагаете, что человеку, который здесь впервые, позволительно подшучивать над такой знаменитостью, как он?

– Безусловно. Почему вы удивляетесь, ведь вам отлично известен весь мой репертуар! И вообще, что я такого сказал?

– О… Когда мы вернемся в дом, я вам кое-что покажу. Мне надо бы придержать язык.

На противоположном краю бассейна Рони и Конни Эмерсон, уже отдышавшись, устремились к воде. Джимми Сперлинг, которого я про себя называл Младшим, поинтересовался, нужна ли кому дозаправка, а Уэбстер Кейн заявил, что сам всем нальет. Гвен, с которой снова ручьями стекала вода, остановилась около меня, чтобы сказать, что солнце клонится к закату и скоро можно будет поснимать западную террасу, а пока нужно накинуть что-нибудь из одежды, ведь верно?