Слуга Божий - Яцек Пекара

– Разве только? .. – поддел я его.

– Разв’ т’лько буд’т очень стар’цца смирить мой гнеффф, – закончил Вагнер.

– Ну вот, – сказал я. – Позволишь ли мне теперь возвратиться и закончить то, на чем ты меня прервал? А уж поверь – прервал в самый неподходящий момент.

Он покивал и поднял девицу за волосы. Та охнула, но сразу же обняла его за пояс. Они пошли по коридору к комнатам Фаддеуса; и вместе казались кораблем, лавирующим среди рифов. Девица, придерживая пьяного Вагнера, обернулась на миг в мою сторону, и я увидел, как губы ее беззвучно складываются в слово. В Академии Инквизиториума нас учили читать по губам, поэтому я понял, что она хотела сказать. И был доволен, поскольку люблю людей, которые умеют оценить оказанную им услугу. Даже если речь о таком незначительном создании, как девка из маленького городка.

Поймите правильно, милые мои, Мордимер Маддердин не был, не является и никогда не будет человеком, которого может огорчить смерть девки. Скажи мне Вагнер на следующий день: «Знаешь, Мордимер, пришлось ту шлюху зарезать – она меня обокрала», – вероятно, я лишь пожурил бы его за вспыльчивость, но не за само решение. Однако в том-то и дело, что на сей раз в неловкой ситуации оказался я сам. К тому же не люблю бессмысленно причинять боль, как не люблю и беспричинных смертей. Ведь и Господь наш говорил: Как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то стократ сделали Мне [5 - Матф. 25: 40. ]. Не верю, что спасение жизни глупой девки (а только глупая попыталась бы обокрасть инквизитора, пусть даже пьяного), так вот, не верю, что это будет иметь значение на Божьем Суде, где все грехи наши окажутся взвешены и сочтены. Но мне подумалось: хорошо ли для хваленых инквизиторов, что один из них оставит в память о себе труп зарезанной девки? Мы были героями Кобритца, а герои не убивают шлюх в пьяном угаре. И поверьте, лишь это да еще сохранение доброго имени Святого Официума волновало меня тогда.

Утреннее приключение напомнило о себе ближе к полудню, когда Фаддеус ввалился в мою комнату: я как раз, уже в одиночестве, отдыхал после пьянства и постельных утех.

– Не крала, – пробормотал он.

– Чего?

– Упал под кровать, даже не пойму когда, – сказал Вагнер. – Ну, кошель, значит. Наверное, когда раздевался или что… Утром нашел… Знаешь, Мордимер, если бы не ты – я бы убил невиновную девушку!

– Мой дорогой, – сказал я, удивленный его терзаниями, – я тебя удержал лишь оттого, что полагал: две девицы управятся с тобой куда лучше, чем одна. Протяни какая-нибудь шлюха лапу к моим денежкам, я зарезал бы ее и глазом не моргнул. Да и поразмысли, дружище, кого волнует жизнь девки? Ты выказал немалые рассудительность и милосердие, просто сохранив ей жизнь.

– Думаешь? – глянул он на меня.

– Думаю, Фаддеус. Ведь молодому инквизитору необходим пример для подражания. И я рад, что сумел повстречать именно тебя…

Мгновение мне казалось, что я переборщил. Вагнер, однако, заглотил комплимент, словно молодой пеликан рыбешку.

– Ты мне льстишь, Мордимер, – сказал, но улыбка на его лице была искренней.

– Слишком уж я для этого прямодушен, – вздохнул я. – Иногда думаю, что надо бы научиться тому, о чем говорит поэт: Во взаимном вежестве подскажу коварно: просто должно говорить, как Господь сказал, но…

– Хайнц Риттер? – перебил он меня.

– Знаешь его стихи?

– А то, – ответил он и закончил за меня: — Изовьюсь я мыслию, а простец трепещет: мотыльком, да на огонь – на слова, что блещут.

– Я ж глаза тотчас сомкну, будто задремавши: дурня корчить день-деньской – ничего нет слаще, – ответил на то и я.

И снова пару минут опасался, не переборщил ли с иронией. Но нет. Фаддеус Вагнер рассмеялся искренне.

– Однажды я пил с Риттером. Свой парень, так скажу. Три дня не просыхали. Оставил меня, едва только мой кошель опустел, – судя по тону, товарищ мой не держал зла на Риттера, что приязнь их угасла с исчезновением последнего дуката. А означало это, что драматург был и вправду веселым компаньоном.

* * *

Хайнрих Поммель внимательно выслушал рапорт, а потом приказал нам садиться за составление письменного отчета, коий следует отослать в канцелярию Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Видимо, дабы мышам было что жрать в епископских столах; я не думал, будто кто-то имел время и желание заниматься обычными рапортами местных отделений Инквизиториума. Наш же глава более всего радовался немалой сумме, которую мы получили от состоятельных и благодарных горожан. Он высыпал монеты на стол и сразу же отсчитал четверть. Подвинул денежки в нашу сторону:

– На здоровье, парни.

Конечно, глава и не думал отчитываться перед нами в том, что сделает с оставшимися тремя четвертями награды, и мы были бы воистину удивлены, поступи он иначе. Но, как я уже и говорил, на Поммеля обижаться невозможно. В Инквизиториуме у нас всегда были добрая еда, вдоволь вина, вовремя выданные содержание и пропитание, а когда у кого-то из инквизиторов возникали финансовые затруднения, Поммель всегда выручал его беспроцентным кредитом.

Мудрый человек, он знал, что лучше быть для подчиненных требовательным, но заботливым отцом, нежели изображать из себя скупердяя и вымогателя, чье поведение сперва вызывает презрение, а после приводит к заговорам. И мы в общем-то не держали на него обид за то, что его любовница как раз достраивала прекрасный дом за городом, а сам Поммель через подставных лиц владел несколькими небольшими имениями.

Были мы молоды, учились у него и знали, что, если когда-нибудь примем под опеку одно из местных отделений Инквизиториума, будем поступать столь же рассудительно.

Вагнер сгреб в кошель свою часть гонорара и встал, но я не сдвинулся с места.

– Могу ли просить о минутке разговора?

– Конечно, Мордимер, – ответил Поммель.

Фаддеус, чуть помедлив, вышел из комнаты. Я был уверен, что его снедает любопытство – о чем это я хочу поговорить со старшим Инквизиториума?

– Чем могу тебе помочь? – Поммель, едва за Вагнером закрылась дверь, уставился на меня.

С Поммелем можно было не юлить, оттого я напрямик рассказал все, что услышал от купца Клингбайля.