Запах соли, крики птиц - Камилла Лэкберг

– Прости, я вымазала тебя.

– Ничего, – сказала Керстин, смахивая большими пальцами слезы с лица Софи. – Сморкайся сколько угодно. Это… кофта твоей мамы.

– Я знаю, – ответила Софи и засмеялась. – Она бы убила меня, если бы увидела, что на ней образовались пятна от туши.

– Овечью шерсть нельзя стирать больше чем при тридцати градусах, – монотонно произнесли они хором, и обе рассмеялись.

– Пойдем на кухню, – предложила Керстин, помогая Софи подняться. Только тут Софи заметила, что лицо маминой подруги словно осунулось и выглядит намного бледнее обычного.

– А как ты сама? – с беспокойством спросила Софи.

Керстин всегда бывала такой… собранной. Девушка испугалась, увидев, как у нее задрожали руки, когда она стала наливать в электрический чайник воду.

– Да так себе, – ответила Керстин, не в силах сдержать подступившие к глазам слезы. Она столько плакала за последние дни, что ее удивило, как у нее еще остались слезы. Она приняла решение и собралась с духом. – Послушай, Софи, мы с твоей мамой… Я должна тебе кое-что…

Она умолкла, не зная, как продолжить, да и не зная, надо ли продолжать. Но, к своему огромному удивлению, увидела, что Софи засмеялась.

– Милая Керстин, надеюсь, ты не собираешься рассказывать мне про вас с мамой как о великой новости?

– Что ты имеешь в виду: про нас с мамой? – осторожно спросила Керстин.

– Ну, что вы были вместе и тому подобное. Господи, неужели ты думаешь, что вы могли кого-нибудь провести? – Она снова засмеялась. – Что за дурацкий спектакль вы разыгрывали? Мама перетаскивала свои вещи взад и вперед, в зависимости от того, здесь я живу или нет, и вы потихоньку держались за руки, когда думали, что я не вижу. Бо-о-же, какая глупость, сейчас ведь все либо гомосексуалы, либо бисексуалы. Это же самый писк.

Керстин смотрела на нее совершенно обескураженно.

– Почему же ты ничего не говорила? Раз уж знала?

– Это было классно – смотреть, как вы разыгрываете театр. Самое прикольное развлечение.

– Вот чертовка! – воскликнула Керстин и от души рассмеялась. После скорби и рыданий минувших дней смех разнесся по кухне как знак освобождения. – Марит свернула бы тебе шею, узнай она, что ты в курсе и просто притворяешься.

– Наверняка, – подтвердила Софи, присоединяясь к смеху. – Вы бы только видели себя: крадутся на кухню, целуются и перетаскивают вещи, как только я съезжаю к отцу. Разве ты не понимаешь, какой это был классный фарс?

– Да, прекрасно понимаю. Но так хотела Марит. – Керстин мгновенно вновь обрела серьезность.

Электрический чайник щелкнул, показывая, что вода закипела, и Керстин благодарно воспользовалась этим как поводом, чтобы встать и повернуться к Софи спиной. Она достала две чашки, насыпала чаю в две заварочные ложки и залила их горячей водой.

– Вода должна сперва немного остынуть, – сказала Софи, и Керстин невольно снова рассмеялась.

– Я подумала о том же. Твоя мама хорошо нас выдрессировала.

Софи улыбнулась.

– Да, точно. Хотя ей, вероятно, хотелось выдрессировать меня чуть больше. – Ее печальная улыбка говорила обо всех обещаниях, которые ей теперь не удастся сдержать, обо всех надеждах, которым теперь не суждено сбыться.

– Знаешь, Марит так тобой гордилась! – Керстин снова села и протянула Софи чашку с чаем. – Ты бы только слышала, как она тобой хвасталась, и даже когда вы здорово ссорились, она могла сказать: «Ну и запал у этого чертенка».

– Правда? Ты меня не обманываешь? Она действительно мной гордилась? Но я ведь доставляла ей столько неприятностей.

– Э, Марит видела, что ты просто гнешь свою линию. А линия заключалась в том, что ты стремилась не зависеть от нее. И… – она поколебалась, – особенно учитывая произошедшее между ней и Улой, она считала чрезвычайно важным, чтобы ты могла постоять за себя. – Керстин глотнула чаю, но чуть не обожгла язык – тот был еще слишком горячим. – Знаешь, она очень боялась, что развод и все последующее как-то… травмируют тебя. Больше всего ее волновало, что ты можешь не понять. Не понять, почему ей пришлось все поломать. Она поступила так не только ради себя, но и ради тебя.

– Да, поначалу я этого не понимала, но потом, когда повзрослела, поняла.

– Ты хочешь сказать, когда тебе исполнилось целых пятнадцать лет? – с вызовом уточнила Керстин. – Значит, именно в пятнадцать лет получают инструкцию, со всеми ответами, со всеми сведениями о жизни, о бесконечности и вечности? Можно мне в таком случае как-нибудь ее у тебя одолжить?

– А-а, – засмеялась Софи. – Я не то имела в виду. Я только хотела сказать, что, возможно, начала смотреть на отца с матерью больше как на людей, а не просто как на «папу с мамой». И я, пожалуй, уже больше не папина дочка, – грустно добавила она.

На мгновение Керстин задумалась, не рассказать ли Софи обо всем остальном – о том, от чего они пытались ее уберечь. Но порыв прошел, и она не стала возвращаться к этой мысли.

Они пили чай и разговаривали о Марит. Смеялись и плакали. Но говорили они прежде всего о женщине, которую обе любили, каждая по-своему.

* * *

– Привет, девчонки, что вам сегодня угодно? Может, маленький багетик от Уффе?

Веселое хихиканье девушек, толпившихся в пекарне, показывало, что комментарий достиг нужного эффекта. Это вдохновило Уффе на дальнейшие подвиги – он взял один из багетов и попытался продемонстрировать свои возможности, размахивая им перед собой на уровне бедер. Хихиканье перешло в несколько испуганные восклицания, что побудило Уффе начать делать в их сторону непристойные жесты.

Мехмет вздохнул: Уффе ему осточертел. Мехмет явно угодил в ловушку, когда ему выпало работать в пекарне вместе с этим типом. Против самого рабочего места он ничего не имел – готовить ему нравилось, и он мечтал побольше узнать о пекарском искусстве, но просто не представлял себе, как выдержит пять недель в обществе идиота Уффе.

– Эй, Мехмет, а ты не хочешь показать багетик? Думаю, девчонкам захочется посмотреть на действительно крутой багет мигрантика.

– Прекрати, – отозвался Мехмет, продолжая выкладывать шоколадные рулетики рядом с бисквитами.