Тьма и пламя. На бескрайней земле - Степан Кайманов

– Возможно. – Готтилф остался спокойным, несмотря на возражение. – Но мне нужно на что-то жить. Мне нужно держать село в постоянном страхе. Чтобы каждый из этих никчемных ублюдков помнил, что случилось двадцать лет назад. Хотя…

– Ты был охотником?

– И охотником, и рыбаком, и магом в армии… твоего отца.

– Почему ты не ушел со всеми, когда пал Мирацилл? – осторожно спросил Габриэль.

– Я хотел… Хотел забрать семью и уйти. Но бездари забрали ее раньше.

В коридоре загремела цепь. Габриэль повернулся на шум и увидел во мраке коридора высокую тощую женщину. Она горбилась, чтобы не удариться головой о потолок. Густой морок не позволил разглядеть ее ясно. Незнакомка молча прошла мимо, волоча за собой тяжелую цепь, словно серый хвост. Призрак, тень – не человек, Габриэль смотрел на нее с сочувствием.

– Кто она?

– Бездарь. Помогает мне по хозяйству. И… гниет в подземелье вместе со мной.

В подземелье… Значит, он не ошибся. Габриэль окинул взглядом комнату, похожую на темницу. Неудивительно, что здесь так душно и неуютно, земля давит сверху. И неудивительно, что Погорельца до сих пор не поймали волисты.

– Мы глубоко?

– Достаточно, чтобы сверы нас не унюхали.

– Женщина. Она тоже из села?

– Да, – кивнул Готтилф. – Если хочешь, можешь ее поиметь. Хотя, думаю, для тебя она слишком стара и простовата.

От дикого, бесчеловечного предложения Габриэль стиснул зубы, сдерживая накатившую ярость. Ему нестерпимо захотелось ударить безумного Готтилфа. Но, увы, именно этому чокнутому магу, держащему на цепи несчастную женщину, мэйт был обязан жизнью. И именно этот глупый седой маг, расписанный ужасными шрамами, должен был передать отцу столь важную весть. По ладоням пробежали серебристо-алые искры. Готтилф, к счастью, даже глазом не моргнул, заметив их.

– Это неправильно, – уже твердо произнес Габриэль. – Она – не животное.

Маг зевнул, почесал затылок, демонстрируя полное равнодушие к возражениям Габриэля. Но тот продолжил:

– Твоя семья. Твоя боль… Это не повод…

– Замолчи! Ты ничего не знаешь о боли. Ты не снимал с пики голову собственной жены и не вытаскивал из горы еще горячего пепла обгорелые трупы собственных детей. Одному из них было всего два года. Ублюдки Эдварда Однорукого, гореть ему в Хьоле вечность, не пощадили даже малышей. Так что не тебе говорить мне о боли, мальчик.

– Как это случилось?

– Когда началась война, во все ближайшие села и деревни были отправлены гонцы, чтобы предупредить магов. Все, кто хотел отправиться на острова, должны были немедленно следовать в порт на Крабовом берегу. Никто из Диама в порту так и не появился. Не то гонцов убили в пути, не то гонцы опасались появляться в поселке, который находился так близко к границе Фитии. Возможно, про Диам просто забыли. – Готтилф поднялся, вздохнул. Он оказался выше ростом, чем предполагал Габриэль. – А потом я вернулся, – отрешенно сказал он.

Габриэль тоже встал.

– Мне нужно на воздух, – сказал он, проводя ладонью по потному лицу.

Готтилф поднял фонарь, молча кивнул на выход и, пригнувшись, вышел в коридор. Мэйт направился следом, купаясь в густом свете волшебного фонаря. Прозрачный кокон, наполненный безобидной магией, был установлен в фонаре неправильно, без нижней опоры. Поэтому качался и звонко бился о стеклянный сосуд, гоняя пятно света со стены на стену. Глядя на игру лучей, Габриэль вспомнил: бездари считали, будто маги помещают в фонари живых светящихся жуков. Хотя на самом деле это был всего лишь кокон, крепкий, похожий на огромную сосульку и способный беречь магию долгое время. И кокон, стоит заметить, вовсе не жука, а кларуса, мотылька, живущего на Семи островах. Но сейчас из-за тряски казалось, что в фонаре и вправду мечется огромный светящийся мотылек, а не его бездушный кокон. Габриэль улыбнулся, но потом подумал о несчастной женщине, чья цепь шуршала во мраке коридора, и ему стало стыдно и дурно, будто это именно он пленил и заточил ее в подземелье Диама.

Коридоры подземелья оказались узкими и короткими. Габриэль не прошел и тридцати шагов, как перед ним из мрака выступила каменная лестница – несуразная, крутая, с мелкими опасными ступенями. Готтилф взошел на нее, поставил фонарь, накинув на него тряпку, и замер, прислушиваясь и водя носом по воздуху.

Спустя пару звитт чародей осторожно сдвинул крышку, высунул голову, повертел ею, изучая обстановку, и наконец-то дал знак, что можно выбираться. В подземелье хлынул воздух прохладной летней ночи, подогревая желание поскорее покинуть душный коридор.

Как только чародей оказался снаружи, Габриэль ухватился за край провала. После чего подтянулся на руках и с облегченным вздохом выпрямился в полный рост. Под звездным небом, под равнодушным взглядом луны, купаясь в море свежего воздуха.

– Далеко не уходи, – сразу предупредил Готтилф.

– Не буду, – буркнул мэйт, изучая местность.

На небе блестели тысячи звезд. Пахло солью; на западе тихо шептали волны, хотя самого моря не было видно. Из мрака выступали развалившиеся домишки, целых среди них Габриэлю найти не удалось. Диам был страшен, как и говорил Итан. Под ногами шуршали, качались старые гнилые доски, земля вокруг входа в подземелье была завалена ими основательно.

– Зачем ты здесь? – вдруг спросил Готтилф.

– Хотел увидеть мир, – честно ответил мэйт, понимая, что в обстановке поселка-призрака ответ звучал…

– Глупо, – сказал последний житель поселка.

– Не менее глупо, чем маг, бегающий по ночам в маске и шкуре волка.

Готтилф промолчал. Он сидел на груде досок, разглядывая небо.

– Если хочешь, можешь идти. Я тебя не держу. Ночью здесь безопасно. Не волнуйся, отец узнает, что с тобой все в порядке.

Габриэль ничего не ответил. Он уйдет, он обязательно уйдет. Но не сейчас…

Глава 9

Готтилф не мог сказать точно, когда похитил несчастную женщину. Не то три, не то четыре года назад. Однако седой маг до сих пор не знал ее имени. Ну а когда Готтилфу что-то требовалось, он обращался к пленнице «эй» или «бездарь». Порабощенному ненавистью чародею было безразлично, как зовут его тощую пленницу. И плевать на то, жива она или мертва. Если бы женщина умерла от голода или тоски по селу и небу, Готтилф нашел бы себе новую рабыню. Нет, он не бил ее, не издевался над ней и даже не орал на нее, он просто не замечал пленницу, когда в ней не было нужды. Относился к ней хуже, чем хозяин относится к своему псу. Относился к ней, как к вещи, которую в случае необходимости можно достать из шкафа, смахнуть пыль, а затем положить обратно и забыть.