Завтра будет лучше - Бетти Смит

Повернув за угол, она присела на бордюр, чтобы отдышаться, и, поразмыслив над произошедшим, пришла к выводу, что девочки не хотели видеть ее в своем квартале. Наверное, ей самой тоже не понравилось бы, если бы незнакомым детям вздумалось играть возле ее дома. «Значит, так полагается, – подумала Марджи. – Играть можно только там, где живешь. Когда какие-нибудь чужие девочки придут в наш квартал, я тоже должна буду их прогнать».

От мостовой под ее ногами вдруг поднялся страшный шум: четыре громадных першерона тянули по улице телегу, груженную бочками с пивом. Ритмичный стук шестнадцати копыт, тяжело поднимающихся и опускающихся на уровне детских глаз, казалось, заполнил собой весь мир. Заставив себя оторваться от этого зрелища, страшного и в то же время завораживающего, Марджи посмотрела выше: возница в кожаном фартуке и со множеством кожаных ленточек в руках полусидел-полустоял, упираясь ногами в переднюю доску. Он так натянул поводья, что кони изогнули шеи. Один из них показал большие желтые зубы – наверняка для того, чтобы укусить Марджи. Искры, высекаемые копытами из булыжников мостовой, снова заставили девочку опустить взгляд. Ей показалось, будто лошади распространяют вокруг себя огонь – огонь, который сожжет ее, если она не убежит. Однако убежать не позволял страх. Конские копыта становились все больше и больше, двигаясь прямо на нее. Марджи крепко зажмурилась и сидела так, пока лошади не протопали мимо. Тогда она приоткрыла один глаз и увидела то, чего раньше никогда не замечала, – мохнатую юбочку грубых волос над лошадиным копытом, которую колыхал воздух, взбаламученный движениями животных. Марджи широко раскрыла оба глаза: оказалось, у всех четырех тяжеловозов на ногах кудряшки. Глядя вслед проехавшей телеге, она залюбовалась тем, как крутятся колеса, смазанные блестящим черным дегтем.

Итак, тяжелая повозка прогрохотала мимо, не задев Марджи. Большие бочки, подпрыгивая, сердито дребезжали, но, вопреки опасениям девочки, ни одна из них не скатилась и не раздавила ее.

Девочка решила посидеть еще – подождать новых коней с кудряшками на ногах. К сожалению, телег, запряженных четверками тяжеловозов, больше не было. Мимо прошла, понурив голову, только тощая темно-бурая лошадь в соломенной шляпе с дырками для ушей. Она тащила маленькую разрисованную тележку, нагруженную фруктами и овощами. Над местом возницы торчал большой желто-красный зонт с надписью «Блумингдейлз». Сам возница – тоже тощий и смуглый – там не сидел, а шел рядом и, приставив ладонь ко рту, распевал странную песню:

– Шипи-нат! Сельде-рей! Спа-ржа! Зеленый ла-тук!

«Латук» звучало как «аминь» на праздничной мессе. Женщины выходили из домов, быстро, но страстно торговались с бродячим зеленщиком и возвращались, победоносно размахивая, точно флагами, морковной и свекольной ботвой.

Овощи напомнили, что пора обедать, а за свою недолгую жизнь Марджи успела твердо усвоить: к обеду нужно быть дома. Она повернула туда, откуда пришла, однако, вспомнив про злых девочек, снова повернула и зашагала по другой дороге. Сворачивая за угол, Марджи рассчитывала попасть в тупик с железными воротами, но попала на какую-то незнакомую улицу без ворот. Уже раскаиваясь в том, что ушла от мамы, она попыталась загладить свою вину, внимательно глядя по сторонам. Перейдя на другую сторону, опять повернула и опять никаких ворот не увидела. Куда же они подевались? ! Может, их вообще не было? А может, и мамы не было? Или мама ее разлюбила и нарочно потеряла? Разве мама не говорила: «Будешь плохо себя вести – отдам тебя старьевщику! »?

В этот момент из ближайшего дома вышел мужчина, проспавший всю ночь и полдня в помещении без окон. Теперь свежий воздух чуть не убил его. Сделав глубокий вдох, он пошатнулся. Решив, что это старьевщик, который пришел ее забрать, Марджи разинула рот и заревела. Но мужчина прошел мимо, даже не взглянув на нее. У него был полон дом собственных ревущих детей. На чужого ревущего ребенка он не обратил совершенно никакого внимания.

Мужчина скрылся из виду, а Марджи все продолжала выть. Постепенно вой перешел в беззвучные судорожные всхлипывания. Какая-то тетя, проходившая мимо, остановилась.

– Что с тобой, девочка?

– Я потеялась.

– Потерялась?

Еще одна женщина, толстая, торопливо сошла со своего крыльца.

– Что случилось?

– Девочка потерялась.

В открытое окно высунулась третья женщина, с жидкими седыми волосами, накрученными на коричневые кожаные папильотки.

– Что у вас там такое? – прокричала она.

– Маленькая девочка потерялась! – важно объявила толстуха.

– Вот как? – заинтересованно протянула женщина в папильотках и, сложив руки на подоконнике, навалилась на них тяжелой грудью: наконец-то на улице произошло событие, на которое можно потратить хоть немного медленно ползущего времени.

Еще несколько хозяек высунулись из окон, кое-кто вышел на улицу. Каждая спрашивала: «Что случилось? » – а соседки, как хор в греческой трагедии, отвечали ей: «Маленькая девочка потерялась! » Во время напряженных пауз сама Марджи, возвысив дрожащий голосок, скулила:

– Я потеялась!

– Потерялась, наверное, – предполагала новоприбывшая женщина, и все с ней соглашались.

Толстуха попыталась утешить ребенка:

– Не плачь, детка. Я тоже, когда была маленькой, один раз потерялась. Но потом мама меня нашла.

Недоверчиво посмотрев на женщину, Марджи решила, что такая здоровенная толстая тетка никогда не могла быть маленькой.

– Нет! – отрезала девочка категорично, хотя, с чем именно она спорит, было непонятно.

– Скажи, как тебя зовут, детка, – медоточиво пропела толстуха. – Я разыщу твою маму.

Детка перестала плакать и стиснула зубы. Она считала, что, если выдать свое имя, можно навлечь на себя беду.

Толстая женщина попробовала зайти с другой стороны:

– Ну-ну! Готова поспорить: ты даже не знаешь, сколько тебе годков!

Это задело самолюбие Марджи.

– Мне почти что пять! – объявила она.

Женщины с улыбкой переглянулись, словно говоря друг другу: «Ну вот, уже лучше».

– Так как же тебя зовут, Почти-Что-Пять? – спросила толстуха слащаво.

Марджи только поджала губы.

Тогда женщина, отвернувшись от девочки, доверительно обратилась к толпе соседок:

– Представляете? У ребенка совсем нету имени!

Но и это не подействовало. Лесть, попытки подкупа, угрозы – все было напрасно. Толстуха сдалась, провозгласив вердикт:

– Упрямица! Будь она моя, я бы ей показала!