Бесценный мальчик - Марина Серова

Музыкальная школа располагалась в обычном стареньком здании довоенной постройки; звуки разных инструментов было слышно уже возле калитки на школьную территорию. Вытянутый вдоль дороги корпус спрятался за старыми деревьями, простые деревянные рамы и нехитрая серая краска на фасаде делали школу совсем-совсем скромной, особенно на контрасте с ярким и ухоженным лицеем.

Здесь вход был менее внушительным, а охрану представляла кругленькая вахтерша и по совместительству гардеробщица, так что я решила проводить ученика до двери класса.

В коридоре на нас вылетел вихрастый щуплый мальчик, Адам вручил ему объемный пакет и исчез за дверью.

Мальчишка достал из пакета несколько упаковок с едой, разложил их на скамейке и принялся с аппетитом жевать бутерброды с ветчиной, шумно запивая все соком из пакета.

– А вы что, теперь Адама водите на занятия? – с набитым ртом уточнил он.

– Да, я его новая гувернантка.

– А я тоже виртуоз, так Женевьева говорит. Меня Сашка зовут, а тебя?

– Женя, – скромно представилась я очередному музыкальному таланту. Сколько их тут, просто пачками ходят.

Я подала салфетку, чтобы юный виртуоз вытер перемазанные соусом щеки.

Сашка ловко расправился с бутербродами, довольно вздохнул и открыл контейнер с блинчиками.

– Часто тебя Адам вот так угощает обедом? – решила я узнать, откуда взялся пакет с угощением.

– Каждый день, я перед ним занимаюсь, а он после. Вот ему бабушка дает для меня еду всякую. Очень вкусно! – Сашка энергично махал блином во все стороны. – У меня мамка больная лежит, я сам в школу хожу, и в музыкалку, и в магазин, и готовлю сам. Пельмени умею, картоху. Но как бабушка у Адама, не умею. Хорошо, что он мой друг.

После блинчиков мальчишка достал банан, но ел уж медленнее:

– Фух, наелся, с утра голодный. Пенсия у мамки закончилась, через три дня почтальонша новую принесет. Мне Женевьева дала вот на картошку денег, сейчас побегу на рынок и домой. Вот пакет. Бабушке и Адаму спасибо передавай!

Сашка сунул мне в пакет опустевшие контейнеры и помчался по темному коридору школы – вихрастый силуэт в кособокой куртке с торчащей из кармана шапкой.

По коридорам школы расплывались звуки: распевающийся хор, гаммы на фортепиано, перебор гитарных струн. Из класса передо мной раздались звуки скрипки – это играл Адам свой концерт о лете.

Не знаю, как это произошло… но вдруг я оказалась на теплой поляне, залитой солнечным светом; птицы беззаботно заливались на все голоса; нежный ветерок касался моих волос.

Вдруг скрипач сфальшивил, и магия исчезла. Я сидела на скамейке в полумраке коридора музыкальной школы, а за окном затянувшаяся зима засыпала мокрым снегом подтаявшую снежную крепость из сугробов.

За два часа ожидания я изучила все цветы на подоконнике школы, поглазела на гардеробщицу, азартно считающую петли. К концу занятия я знала, что из 10 ламп на потолке в коридоре работает 4. То есть мне было невыносимо скучно.

За дверью класса виртуоз оттачивал каждый звук, каждую ноту. Через час мне стало казаться, что я могу и сама сыграть этот концерт.

Наконец занятие закончилось; в коридор начали выходить дети – звонкая стайка разнокалиберных хористок, круглощекий паренек с аккордеоном, две подружки, с жаром обсуждавшие меццо-сопрано.

Появился из класса и Адам, а за ним высунулось миниатюрное личико в мелких кудряшках:

– Добрый день. Адамчик сказал, у него теперь гувернантка. А я Женевьева, можно без отчества. Вот, учу нашего виртуоза. Великолепный мальчуган, феномен! Музы благосклонны к нему, филигранный слух и артистизм!

Я рассматривала преподавательницу скрипки и не могла понять, сколько же ей лет – ростом она была мне по плечо, бисерные черты лица, платиновые завитушки. Одевалась Женевьева, как и подобает служительнице искусств, очень затейливо; плиссированная юбка в пол с яркой вышивкой по подолу; пышная батистовая блузка с рюшками на рукавах и воротнике, под горлом мерцает винтажная брошь-медальон, на ногах строгие туфельки, похожие на кукольные. Сухие тонкие пальцы без украшений усыпаны мелкими белыми пятнышками.

Учительница музыки приобняла Адама:

– Такой серьезный молодой человек, его ожидает блестящее будущее. Перед вами гений! Ах простите, как вас по имени-отчеству?

– Евгения, – представилась я.

– А вы, Евгения, слушаете классическую музыку? Ведь так мы лечим наши души, лишь гармония нот и звуков способна проникнуть в глубины души человека. – Учительница умудрялась сыпать словами совершенно без пауз, перескакивая с одной темы на другую. – Как здоровье Елены Генриховны? Жду завтра к 12 часам на занятие. Хорошо добраться, передавайте привет матушке, Адам.

Женевьева с энтузиазмом махала изящной ладошкой нам вслед, пока мы не вышли из школы.

Первый день закончился, и я, сдав подопечного на руки бабушке, поторопилась домой. Там ждали свежий фильм и горячий ужин.

Следующий день был как под копирку: плотный завтрак из омлета с сыром и кофе да веселая болтовня с тетей на утренней сонной кухне.

Чистый двор элитной многоэтажки встретил пустынной парковкой. Адам, погруженный в занятия, молчал всю дорогу к школе. Я не решилась тревожить юного гения расспросами.

День выдался ветреным, зима решила обсыпать город перед уходом снежной крупой, и на школьном дворе сегодня было пусто, только пара малышей с восторгом ловили ртом снежинки. Чтобы скоротать время, я вытащила видеоплеер, который привезла из командировки. Время до окончания уроков пролетело незаметно за щелканьем кнопками и изучением функций в новой игрушке.

Адам уже садился в машину, когда ему в щеку ударился какой-то предмет. Я среагировала мгновенно – вытянула мальчика из салона, бросила на землю подальше от машины и сверху закрыла собой.

Из-за колес авто мне было видно, как мешковатая фигура в пестрых юбках и ярком платке на голове убегает по грязным газонам с визгами: «Ты проклят! Ты проклят! Заговор на смерть! Ждет смерть! » Я осмотрелась вокруг – улица была пустой, никаких признаков опасностей.

Пока мой подопечный отряхивал одежду, я нырнула в салон и достала предмет, который кинула в него цыганка. Кость вся в крови, обернутая в черный лоскут, все обвязано клоком волос и запечатано воском. Внутри свертка лежала мятая бумажка, все буквы, как пьяные, свешивались в разные стороны: