Кровь богов - Роберт Говард

– Пустая честь, – произнес Алафдаль с горечью. – К моим предложениям в совете никогда не прислушиваются. У меня нет власти. Я могу приказывать только своим личным сторонникам. А у меня их меньше, чем у Абд аль-Хафида и Али-шаха.

– Мы должны опереться на уличную толпу, – ответил Ширкух. – Люди тебя любят. Они почти готовы восстать под твоим руководством, стоит тебе о себе заявить. Но это будет позже. Им нужен предводитель и повод для бунта. Мы предоставим им и то и другое. Но сначала нужно заполучить феринги. Его спасение в наших руках. А потом мы придумаем следующий ход в нашей игре.

Алафдаль-хан насупился, сжимая сильными пальцами тонкую ножку кубка; его обуревали противоречивые чувства: тщеславие, страх, честолюбие.

– Красиво говоришь, – сказал он уныло. – Ты, нищий авантюрист, говоришь, что сделаешь меня эмиром города! Откуда мне знать, что ты не мешок с ветром? Разве тебе под силу сделать меня князем Черных Тигров?

Ширкух поставил кубок и встал. Он мрачно посмотрел сверху вниз на удивленного вазира. Наивность и беззаботность исчезли с его лица. Он произнес единственную фразу, которая заставила Алафдаля приглушенно воскликнуть и вскочить на ноги; он качнулся, как пьяный, хватаясь за диван, и устремил расширенные от изумления глаза на смуглое неподвижное лицо.

– Ты веришь теперь, что я могу сделать тебя эмиром Руб-аль-Харами? – спросил Ширкух.

– Кто может сомневаться в этом? – ответил Алафдаль, тяжело дыша. – Разве вы не возводили королей на троны? Но, с вашей стороны, сумасшествие – прийти сюда! Одно слово толпе, и они разорвут вас на куски!

– Ты не скажешь это слово, – убежденно произнес Ширкух. – Ты не откажешься от власти в Руб-аль-Харами.

Алафдаль-хан медленно кивнул. Огонь честолюбия зажегся в его глазах.

5

Восход, проливший серый свет через решетку окна, разбудил Брента. Он задумчиво отметил про себя, что, возможно, это последний восход, который он видит как свободный человек. Он горько засмеялся над этой мыслью. Свободный? Но, в конце концов, он был все еще пленником, а не рабом, а между тем и другим было огромное различие – бушующий пролив, пересекая который мужчина или женщина должны были забыть себя навсегда.

Вскоре пришел черный раб, который принес кувшин дешевого кислого вина и еду – рисовые лепешки и сушеные финики. Королевский завтрак по сравнению со вчерашним ужином. Таджик-цирюльник побрил его и подстриг волосы. Ему позволили роскошь вымыться в тюремной ванне – деревянной бадье с холодной водой. И хотя он был рад такому случаю, однако все происходящее казалось ему отвратительным. Он чувствовал себя призовым животным, которое готовят к выставке.

Одноглазый судозай и огромный черный раб вывели его, одетого только в нижнее белье и сандалии, из тюрьмы. Лошади ожидали их у ворот, ему приказали сесть в седло. Он тронул коня и поехал по улице между двумя тюремщиками. Солнце еще не поднялось, а толпа уже собралась на площади. Продажа белого человека была событием. В воздухе висело ожидание, обостренное происшедшим накануне событием.

Посреди площади стоял помост, построенный из прочных каменных блоков, около четырех футов в высоту и тридцати в ширину. Судозай занял на нем свое место, держа в руке веревку, конец которой был обвязан вокруг шеи Брента. Позади них стоял флегматичный черный суданец с обнаженной кривой саблей на плече.

С одной стороны помоста толпа оставила свободное место. Там расположился Абд аль-Хафид верхом на коне, окруженный отрядом Черных Тигров, выглядевших причудливо в своих церемониальных кольчугах, которые, конечно, могли защитить от клинка, но пуля пробила бы их запросто. Это был еще один из удивительных обычаев города, где традиции занимали место закона: телохранители всегда надевали черные кольчуги. Ими командовал Мухаммед ас-Захир. Другой обычай предписывал присутствие Абд аль-Хафида – не разрешалось вместо себя посылать слугу для покупки раба. Даже эмир обязан был участвовать в торге.

Брент услышал одобрительные восклицания, раздавшиеся в толпе. Алафдаль-хан и Ширкух верхом направлялись к помосту. За ними следовали тридцать пять воинов, хорошо вооруженных и на отличных конях. Али-шаха с его сторонниками не было видно.

Вазир явно нервничал, но Ширкух выступал перед восхищенными взглядами толпы с важным видом, как павлин. На бледном лице Абд аль-Хафида мелькнуло раздражение, когда со всех сторон раздались приветствия. Суровый, мрачный взгляд эмира не сулил ничего хорошего вазиру и его союзникам.

Торг начался внезапно и обыденно. Судозай начал монотонно перечислять достоинства пленника, но Абд аль-Хафид грубо прервал его и предложил пятьдесят рупий.

– Сто! – немедленно выкрикнул Ширкух. Абд аль-Хафид бросил на него раздраженный и угрожающий взгляд. Ширкух нагло усмехнулся. Толпа заволновалась в предвкушении ссоры.

– Триста! – рявкнул эмир, рассчитывая наповал сразить этого непочтительного бродягу.

– Четыреста! – бросил Ширкух, пожав плечами.

– Тысяча! – запальчиво выкрикнул Абд аль-Хафид.

Ширкух рассмеялся эмиру в лицо, и толпа засмеялась вместе с ним. Абд аль-Хафид почувствовал себя в дурацком положении. Он не ожидал такого наглого противодействия и поэтому потерял терпение. Это не укрылось от пристрастных глаз толпы, ведь в таких случаях волчья стая немедленно и безжалостно судит своего вожака. Она отдала свои симпатии смеющемуся молодому незнакомцу, сидевшему в седле с легкой беззаботностью.

У Брента сердце упало в пятки, когда он услышал, что Ширкух вступил в торг. Если этот человек намеревался ему помочь, то выкуп был самым действенным способом это сделать. Но надежда снова оставила его, когда он увидел злобное лицо Абд аль-Хафида. Эмир не упустит свою добычу, и хотя русский еще не заполучил сокровища шайтана, у него, без сомнения, больше денег, чем у Ширкуха.

Заключение Брента отличалось от того, что думал Абд аль-Хафид. Эмир бросил взгляд на Алафдаль-хана, невольно поднявшегося в седле, когда разгорелся торг. Он увидел бусины пота над широкими бровями вазира и понял, что между ним и разодетым молодым чужестранцем сговор. В глазах эмира сверкнула злоба.

По своей натуре Абд аль-Хафид был скупым. Он мог бы расточать золото, как воду, на главное дело, но его раздражала необходимость платить непомерную цену для достижения малой цели. Но каждый в толпе знал, что Алафдаль-хан ссудил деньги Ширкуху и что вазир был одним из самых богатых людей города, к тому же большой транжира. Ноздри Абд аль-Хафида раздулись от ярости, когда он понял, что может оказаться побежденным безрассудной расточительностью Алафдаля, если Ширкух будет упорствовать в своем дерзком противодействии его желанию. Он еще не успел прибрать к рукам сокровища шайтана, а его личный фонд был истощен постоянными тратами на шпионскую сеть и всевозможные интриги. Абд аль-Хафид поднимал цену резким злобным голосом.