Сибирский папа - Наталия Терентьева

Хотя Гена никогда энергично не намекал на интимные отношения. Иногда он пытался фотографироваться со мной, сильно приваливаясь ко мне боком, и пару раз как будто случайно задевал меня рукой и руку не убирал. Это было бы трогательно, если бы Гена мне так же нравился, как и я ему.

Познакомились мы с ним случайно, в прошлом году, на концерте, где Гена пел сольно, а я – в академическом хоре. На хор я ходила ровно год и перестала, потому что хор занимал слишком много времени, часто ездил на гастроли и репетировал иногда до ночи, даже в сессию, если предстояло ответственное выступление. Мне тогда понравилась Генина песня и сам Гена, голос показался резковатым, но Гена смотрелся хорошо – высокий, стройный, романтичный, много волос такого необычного цвета – медного, глаза небольшие, но яркие… И при этом веснушки по всему лицу.

За кулисами он всё посматривал на меня, потом, после концерта, подошел и спросил:

– Тебе понравилось, как я пою?

– Да, – искренне ответила я.

– Спасибо! .. – воскликнул он так, как будто я сказала: «Ты лучший певец Москвы и Московской области». – Я видел, как ты смотришь на меня из кулис.

Так мы и познакомились. Не знаю, как бы всё сложилось, если бы мне Гена нравился всё сильнее и сильнее. Но я рассмотрела его вблизи, мне уже не казалось, что он похож на моего любимого актера Киану Ривза, как издали. У Гены оказалась слишком большая челюсть (в этом моя мама права), которой он время от времени двигает. Я однажды спросила – не болят ли у него зубы, зачем он постоянно двигает челюстью. Гена ответил, что он делает упражнение для связок, несколько раз в день, от этого они продолжают расти, ведь Гена, как и все мальчики, будет расти до двадцати пяти лет. И если сознательно развивать какой-то орган, он будет крепнуть и расти. Вот Гена развивает связки, потому что собирается петь, хоть он и не стал поступать в консерваторию или в академию Гнесиных. Может быть его просто туда не приняли, потому что слух у него неидеальный, а тембр не самый красивый, но об этом история и сам Гена умалчивают.

Полгода мы переписывались в ВКонтакте, наша переписка часто сводилась к тому, что Гена посылал мне свою фотографию или песню, в своем или в чьем-то еще исполнении, и очень обижался, если я тут же не слушала ее и не отвечала ему восторженными сердечками.

Иногда я радуюсь, что есть смайлики и другие значки для выражения чувств и мыслей – можно ничего не говорить. Символ – вещь примитивная и в то же время объемная. Для глупого человека он означает одно, для умного – другое. Посылая значок, мы даже не представляем, что именно другой человек может увидеть в нем. Некоторые тщательно шифруют в значках свои послания, набирая по двенадцать-пятнадцать значков подряд, а эти послания никто и не собирается расшифровывать, сколько раз я такое видела. Наверное, так когда-то и рождались иероглифы, в давно забытом прошлом… Были ли когда-то значки для выражения слов лично у моих предков? Мы точно не знаем этого. Я думаю, что были, именно поэтому мы сейчас с такой охотой возвращаемся к ним от слов.

Генины песни никак расшифровывать не нужно. Они понятны. Любовь, о любви, для любви, без любви… Только я не могу ответить ему тем же. Иногда я думаю – вот зачем я его обманываю? Ведь обманываю же? Он живет в каком-то другом мире, где я его люблю, но просто никак не решусь прийти к нему на настоящее свидание, а не на такое, какие у нас с ним были, когда мы четыре часа куда-то целеустремленно шли, спустившись на набережную на Воробьевых горах, и через четыре часа оказывались на другом конце центра Москвы.

Настоящее свидание для Гены, я почти уверена – это не то, что для Кащея. Вряд ли Гена без моей активной инициативы решился бы (в трезвом состоянии, по крайней мере) на близость. Гена – человек абсолютно положительный, даже не хвастается, в отличие от некоторых других мальчиков, несовершёнными подвигами, выпитыми (в мечтах) литрами спиртного, потерей разума.

Два месяца назад, перед майскими, он вдруг написал мне: «Смотаемся на праздники в Питер? » Я в ответ послала удивленного щенка, рассерженного бычка, зеленого человечка, которому очень плохо, и хохочущего до слез кота («Что? ! Ты вообще, что ли? Ты меня за кого считаешь? Что ты себе вообразил? !»). Гена тут же завилял хвостом, объяснил, что он не это имел в виду, просто хотел посмотреть Исаакиевский, и Гороховую улицу, и Фонтанку – вместе со мной…

Сейчас Гена упорно шел рядом, мешая мне говорить с девушками в длинных платьях, я была почти уверена, что это тоже индианки, хотя нам кто-то сказал, что из Индии приехало всего два человека. Но в их лицах было что-то особое, то, что отличает индийцев – какой-то особый ген. Они разные, у них по-прежнему некоторые люди сохраняют свою кастовую принадлежность, не разрешают детям жениться и выходить замуж за человека другой касты, есть индийцы белые, есть с оливковой кожей, есть совсем смуглые, но что-то такое особенное есть в разрезе глаз, какое-то родство, воспоминание о древней высокоразвитой цивилизации – не такой, как у нас, другой, которая погибла почти полностью в страшной войне, о которой остались документальные свидетельства – но почему-то официальная наука не хочет это признавать. Или так скажем – признает, но клочками.

Дети не проходят в школе (я, по крайней мере, не проходила) – вот, была такая цивилизация – от нее остались оплавленные камни, которые могут плавиться только при температуре четыре тысячи градусов, и описания того, как у людей вылезали ногти, выпадали волосы, как все живое погибло, когда что-то взорвалось, какое-то «оружие богов», которым одни «боги», «хорошие», пытались побороть других, «злых» и «коварных»… И дети растут, становятся менеджерами, банкирами, учителями, и не знают, что однажды уже человечество подходило к такому же краю, как сегодня подошли мы, и не смогло остановиться.

Именно об этом мы говорили по-английски с девушками, которые оказались из Индонезии, когда шли к парку. А Гена вышагивал рядом, ухмылялся, пытался вставлять свои реплики – он английский знает довольно неплохо – и время от времени опять лез ко мне с наушниками, чтобы я шла с ним, связанная этими его дурацкими наушниками, и слушала песню на английском языке.