Обманутые счастьем - Владимир Нестеренко

– Привёз сына? Как он?

– Молодцом. Но думка у меня нелёгкая.

– Теперь она у каждого пудовая. Что слышно в Карасуке о войне?

– С казачьей станицы полусотня казаков пошла на Барабинск. Там погрузка на поезд вместе с конями. Покатят на фронт.

– Такова у них доля, Граня, государево войско. Опора.

– Не спорю. Нам, Стёпа, удалось избежать военной драки с японцем. И теперь не загребут в обоз ополченцами, годы нас стерегут, а вот сыны наши – загудят, – Евграф в сердцах бросил на землю цигарку, растёр сапогом. – Надо ли нам такой расклад?

– Твои пока не призывного возраста, а вот мой Семён, – Степан задумчиво смотрел на свой ухоженный двор, где густо ходили куры, у долблёного корыта с водой гоготали гуси, в палисаде, склонив ветки, стояла голая берёзка, тёмной хвоей пушилась ель, отливали яркой охрой не снятые гроздья калины. – Ты думаешь, война затянется на годы?

– Любая война не кончается месяцем, под Австро-Венгерской империей половина Европы. Германцы тут же, а они вояки упорные. Гаубиц у них богато, бьют черти надсадно. В Карасуке, слышно, уже есть похоронки.

– Сыновей растили для земледелия, выходит – для войны.

– Семёна твоего и моего Ивана по военному уставу, как первенцев семьи, пока не загребут, ты знаешь, а вот младшие могут успеть подрасти и стать пушечным мясом…

– Бог с тобой, Граня, душа холодеет от твоих слов!

– Война – петля распроклятая, безжалостная! Вся Европа на дыбы встала. На западе французы с англичанами фронт открыли – наши союзники. Японец на Дальнем Востоке бывший враг и победитель, теперь за нас стоит. На юге турки зашевелились, через Кавказ грозятся хлынуть в отместку за давние поражения от русских. Туда заслон надо крепкий ставить. Где ж тут одним годом обойдётся. Вот какие новости в Карасуке волком голодным рыщут.

– Мир сошёл с ума. Мы с тобой тут полтора десятка лет сидим. Как встали на ноги, как развернулись! Жить бы припеваючи, а вместо этого ночи бессонные за сынов наших. Пойду, управляться. Семён с Петром хоть и хваткие, а всё равно без меня не обходится хозяйство.

– Дожили, Стёпа, до своих помощников. Отказались от наёмных. Хлопцы наши и дочки, хоть и в школах обучались, а всё одно ремесло наше им милей. Только мой Ванюша решил доктором стать. Пусть! Я ему помощник.

Приятели тяжело поднялись и принялись за хозяйственные дела, где в коровниках продолжали раздаваться голоса жён и детей.

Отказались от батраков компаньоны не только по своей воле, напугал почти трехгодичный раскат волнений в центральных городах и губерниях России, на Черноморском флоте, хотя разросшиеся хозяйства требовали дополнительных рук. Евграф уж по сложившейся традиции между приятелями первый давал оценку вооруженным восстаниям в Петербурге и в Москве.

– Нам ни к чему эти драки, Стёпа. Мы с тобой, как и большинство переселенцев – мирные хлеборобы. Кто нам помог попасть сюда и встать на ноги? Государь-император. Так на кой шут, я буду против него горло драть? !

– Ныне модное слово – революция пугает многих. Серафим с Емельяном как-то встретились, говорят: «Не спокойно на душе. Как бы нас, крепких хозяев, зачинщики смуты эксплуататорами не обозвали». Этих революционеров, Граня, я бы загнал к нам на годик – в наше ярмо. Посмотрел бы, что они запоют после такой жизни?

– Упадут, Стёпа, в борозде. Они наше ремесло знают плохо, вот и орут о свободе, мол, царизм виноват в том тяжком труде. Как будто падёт монаршая власть, хлеб сам по себе будет сыпать в закрома. Не тебе рассказывать, что хлеб без пролитого поту не растёт.

– Как же быть нам?

– Придётся, Стёпа, пока сыны наши не подрастут, остановиться с ростом хозяйства и от батраков отказаться. Иначе оно нас досрочно в гроб загонит.

Как ни старались обходиться своими силами, а сев и осенняя страда заставляли нанимать батраков. Обычно это были переселенцы-неудачники идущие в Сибирь по столыпинской реформе, но растерявшие в дороге казну, имущество, а то и здоровье. Были и такие, что запаздывали по весне, но стремясь быстрее встать на ноги, приращивали заработок к тем ссудам и путевым деньгам, что полагалось по закону. Старожилы платили щедро, и семья, отработав сезон, уходила навсегда, осваивала своё хозяйство. Так незаметно подкатил август четырнадцатого года с введением в империи военного положения, вступившей в войну с Австро-Венгрией и Германией. Страна забурлила патриотическим настроением, формировала полки запасников, призывала новобранцев. Среди городского населения появлялись добровольцы, которых называли вольноопределяющимися. Крестьянство же глухо молчало, особенно сибирское. Но скоро кровавый водоворот войны отрезвил многие головы, особенно после тяжелого поражения армии в Галиции. Отступая, она несла большие потери и требовала пополнение сил, вызывая недовольство основной питательной среды – крестьянства. Непопулярность войны породило массовое уклонение от призыва на фронт. Но разинутая пасть войны и не спрашивала желание хлеборобов драться, она поглощала их с помощью приказов и мобилизации. Вместе с тем в воюющей империи развернулось добровольное пожертвование средствами для нужд армии. Состоятельные купцы и заводчики бросали на алтарь победы крупные суммы, не остались в стороне помещики-землевладельцы и богатое крестьянство.

Заканчивался второй год войны. Подкрашенный сединой старшина Волосков собрал сход волости незадолго до жатвы хлебов. Двор волостной управы плотно заполнен молодыми и больше старшими мужиками. Сдержанные голоса переливались от одной группы к другой, люди делились новостями, видами на дальнейшее хозяйствование, сыпались упреки в адрес генералов, что не щадя гнали на смерть солдат. Волосков с тревогой в голосе рассказал о ходе боевых действий на фронтах, о разгроме Турецкой армии в Закавказье и резне армян турками. Только успешные действия русских остановили уничтожение древнейшего народа.

– Господа крестьяне, мы живём свободно, много трудимся. Сеем хлеба сколько можем, продаём – сколько желаем. Страна на военном положении. Армия разрослась до шести миллионов человек. Её надо кормить, а посевы сокращаются. Сбор хлеба падает. Поэтому правительство доводит до каждой волости разверстку по хлебу, мясу и другим видам продукции. Мы должны строго выполнять объём разверстки по твердым ценам. Просьба не скрывать пуды нового урожая, честно показать излишки от тех норм на продовольствие, какие установило правительство на период войны. Торговлю излишками никто не отменял.

– Ужели так плохо в стране с харчами? – раздался недоуменный голос из середины.