Обманутые счастьем - Владимир Нестеренко

Вслед за нею такого же ошеломляющего успеха достигла на левом фланге 9 армия под командованием генерала Личицкого. Штурмом, взяв хорошо укрепленный город Черновцы, за свою неприступность названный «Вторым Верденом», солдаты не останавливали натиск. Занимая Буковину, армия вышла к Карпатам. Оборона была прорвана и в полосах 11 и 7 армий, но контрударами опомнившегося противника наступление было приостановлено. Требовалось время для перегруппировки войск, пополнения живой силой и огневого припаса.

3

Сотня драгун, в которой левофланговыми находились Пётр Белянин и Николай Нестарко стояла в прибрежной роще реки Стырь. Тут же расположились другие сотни полка. Задача простая и понятная: стремительным накатом лавы развивать прорыв пехоты, если такой случится. Кавалеристы спешились, слушая возобновившуюся с рассветом и затянувшуюся канонаду армейской артиллерии, готовые в любую минуту вскочить в седла и удариться в атаку.

Сытые кони гремели удилами, топтали почерневшую, от множества ног, лесную постель. В густом, вязком воздухе стоял монотонный шум большой массы животных и людей, конские запахи остро били в нос. Кое-где синела первоцветом уцелевшая медуница, на опушках оранжевые брызги одуванчика приминались копытами лошадей. Теплая ночь давала возможность кавалеристам отдохнуть возле своих коней. Весело брезжил второй на этой позиции рассвет. Раздались команды унтер-офицеров «Подъём! » Людская масса быстро пришла в движение, прислушиваясь к близкой пальбе орудий. Она вызывала нетерпение у кавалеристов, доносилась перебранка полусонных, вялых людей.

– С ума сошёл бог войны? ! Это ж сколько припасу надо!

– Какой час молотят вражьи окопы, перебьют всех австрияков, нам не достанется.

– Целее будем. Наши ходили в разведку, говорят, зарылся австрияк с венгром глубоко в землю. Колпаки бетонные всюду развесил. А под ними пулемёты. Враз посекут.

– Чайку бы горячего похлебать.

– Костры палить не велено.

– Да вон кухня наша подкатила. Налетай, братцы!

В сотне оживление, басовитее стали раздаваться голоса, полетело острое солдатское слово.

– Счас утрамбую полкотелка каши, австрияка враз перехвачу пополам саблей.

– А я его на пику, как таракана на иголку насажу.

– Гляди, как бы от него в лоб гостинец не прилетел.

Говор неспешно разрастался, охватывая широкое пространство, занятое сотней и далее полком, усиливался бряк котелков и ложек, от походной кухни приятно плыл сытый запах каши. Открытый котёл курился прозрачным паром, где встав на ступеньку, повар, в колпаке и халате, черпаком с длинной ручкой раздавал проворно солдатам пищу. Его помощник таким же черпаком разливал в подставленные котелки сладкий чай, слабо закрашенный заваркой.

Пётр и Николай, получив свою порцию, присели под дерево, усмехаясь в усы на реплики, но громкие словёса не развешивали, уминая гречневую кашу, сдобренную маслом, прихлёбывали тёплым чаем, размачивая в нём сухари.

– Как там наши, небось, хлещутся на севе, – сказал Пётр, печально глядя на друга. Они были единственные в полку, кому посчастливилось быть вместе с одного хутора, крепили солдатскую службу и задушевность в отношениях, порождая немалую зависть своих однополчан. – А как бы мы с тобой там сгодились, как бывало всегда.

Пётр толстыми пальцами держал сухарь. Размочил его в чае. Крепкий станом, словно молодой дубок, разросшийся в чистом поле, он напоминал собой отца своего в молодости, степенный в движениях, вдумчивый в разговоре. На голове сидела круглая солдатская шапочка, под ней густой сноп рыжих волос.

– Ото, – подражая в разговоре своему отцу, откликнулся Николай, – надо бы весточку им послать после баталии. Небось, Дашка по тебе слёзы проливает, ждёт не дождётся своего коханого парубка.

Николай, напротив, был высок и строен, плечист. Стриженные его кудри, как у отца, упрямо лезли из-под шапочки. На верхних губах парней обозначился пушок усов. У Николая измазанный чернотой, у Петра рыжей охрой.

– Я с ней жизнь свяжу, дай срок!

– Мне вот пока никто не люб, – вздохнул удрученно Коля, – поясни, как любовь на сердце ложится?

– Ты меня на год моложе, спит покуда твоя душа.

– Дашка меня моложе, а вот загорелась к тебе.

– Девчонкам любовь раньше, чем к нам, в сердце стучится. Зойка Куценко, замечал я, к тебе льнёт.

– А я, как вот этот дуб, без чувств к ней.

– Ну и дурень, девчонка что надо, Дашина подружка, только Даша мне милей!

Петру приятен разговор о любимой девушке, так и хочется повторять и повторять её имя. Сколько уж говорено о ней и о родных с Колей. Эти речи, как родник в жажду, мил и необходим. Они бы долго так болтали о далёкой сибирской земле, о родителях, о знакомых девушках, но раздалась команда: «Коней – на водопой! »

Приятели вскочили и окунулись в своё повседневное дело. После водопоя снова встали в ожидании команды к выступлению. Она последовала вскоре, как смолкли пушки. Сотня устремилась туда, где поднимались многочисленные дымы от горящих деревянных укреплений, слышался беспрерывный треск винтовок и пулемётов, ахали бомбы и гранаты. Покатилось громовое «ура» и сотня, не встречая сопротивления, устремилась в прорыв вражеских укреплений. Из окопов с поднятыми руками группами и в одиночку потянулись в тыл пленные. К полудню позиционная оборона была взломана сразу на тринадцати участках фронта с последующим развитием в сторону флангов и в глубину. Об успехе донесли в Ставку: пленено десятки тысяч офицеров и низших чинов. Трофеи исчислялись сотнями единиц вооружения.

Успех первых дней окрылил войска. Восьмая армия генерала Каледина рвалась у Луцку, и заняла его седьмого июня, а к середине месяца четвертая австро-венгерская армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда была наголову разгромлена. В тыл потянулись толпы пленных. Только на этом участке фронта их насчитывалось 45 тысяч человек.

В ярких лучах июньского солнца Луцк сверкал золочёными куполами церквей. Полк драгун на рысях выходил на окраину города под обстрелом тяжёлых орудий противника. В ответ ахали наши близкие пушки, сливаясь в общий грохот, им подпевали скорострельностью пулемёты, бегло и сухо бахали винтовки. В городе поднимались дымные столбы: горели дома в центре и на окраинах.

Николай в атаке потерял из виду Петра и с пикой наперевес, как и вся его несколько поредевшая сотня, рысила на взмыленных в духоте и пыли лошадях, пересекая незасеянную пашню, ускоряя ход. Хлестко ахнул залп невидимых орудий. Пыльно поднялись цветки взрывов с левого фланга конной лавы. Сотню качнуло вправо, послышались ржание лошадей, дикие болевые вопли кавалеристов. Неистовый бег рысаков перешёл в намёт, кавалеристы уходили от пристреленного места.