Эликсир ненависти - Джордж Ингленд

Проклятие сорвалось с бледных искривленных губ американца. Во внезапном приступе гнева, явив силу, о которой он у себя и не подозревал, обезумев от призрачной надежды, он набросился на Иль Веккьо. Тот, прежде чем смог уклониться или ударить в ответ, или даже позвать на помощь, оказался схвачен за ворот, перекрученный так, что пресеклось дыхание. Деннисон научился этому приему много лет назад в полузабытые дни в колледже. И теперь, четыре десятка лет спустя, воспользовался им. Иль Веккьо задыхался, бился, хватал ртом воздух и взмахивал обеими руками. Золотой сосуд, пролетев по дуге, глухо ударился о цемент и укатился. Деннисон последним усилием, оставшимся у него, швырнул задыхающегося патриарха о верстак, и тот упал без чувств среди обломков аппарата. Затем с кошачьим проворством американец метнулся туда, где лежала остановившаяся в углублении близ раковины золотая фляжка. Миг, и Деннисон подхватил ее.

– Жизнь! Жизнь! – завопил он с кудахтаньем безумца. И, отвернув крышку одним скорым движением, осушим содержимое до последней золотой капли.

Глава 6. Рождение тайны

ЛЕТУЧИЙ И ЧИСТЫЙ, словно самые высокие трели органа в соборе, теплый, щекочущий и неуловимый, насыщенный грозными неземными силами, которых не описать словами людских языков, Алкагест, обжигая горло американца, прошел по нему вниз.

Нетвердо отступив на шаг-другой, он стоял, одной рукой опираясь о стену, а другой схватившись за грудь. Краска то проходила по его лицу, то пропадала. Он тяжело дышал. Глаза его закрылись, а затем раскрылись, безумные, ошалелые. И вдруг возникла дрожь, бурная, неуправляемая, распространившаяся по всему телу. Голова шла кругом. Он вцепился в угол стола. И стоял долгий миг, ослепленный, неспособный что-либо понимать. А лаборатория вертелась вокруг него, точно нелепая, невообразимая карусель. Но мало-помалу слабое осознание того, где он и что происходит, начало пробиваться в его разум. Он увидел где-то далеко искаженную и нереальную, точно во сне, фигуру Иль Веккьо, пытающегося подняться оттуда, куда он упал. На миг эту картину сменила полная пустота. Затем опять замельтешили образы, словно кадры на испорченной и рваной пленке. В ушах раздался гул, то нарастающий, то слабеющий, так море гремит в непогоду во впадинах скал. Затем словно огромная неподвижность одолела все мысли, чувства и ощущения. И вдруг слепящий свет разлился во все поле зрения. Что-то не то творилось с его сетчаткой. Свет образовал мощное бриллиантовое кольцо, затем рванул вовне, разорвавшись на блистательные потоки. А голову точно охватил крепкий проволочный обруч. Деннисон потерял равновесие и стал падать.

Он с криком открыл глаза. Зрение пришло в норму. Шумы превратились в эхо, но затем последние отголоски пропали, и Деннисон остался один в гигантской пустынной сфере безмолвия. Ощущение нового, странного качества бытия привело в трепет его плоть. Видения пропали. Он хватал ртом воздух и расширенными глазами осматривался в подземелье.

– Доктор! Доктор Пагани! Где… – удалось издать его онемевшему горлу и губам. Никакого ответа. Схватившись обеими руками за голову, он стал глядеть туда и сюда.

– О, доктор! – вскричал он вновь. Ибо теперь он увидел Иль Веккьо. – Что… что вы делаете?

Итальянец по-прежнему не отвечал. Теперь он сполз с верстака и, постанывая, спотыкаясь, согнувшись пополам, тащился к стальной двери, выходу из лаборатории. Деннисон понял, что старик плачет. Сквозь узловатые пальцы, нетвердо охватившие лицо Иль Веккьо, в странном пурпурном свете с потолка был заметен блеск слез.

– Доктор!

Иль Веккьо лишь ускорил шаг. Хватаясь за верстаки и столы, он, похоже, невзирая на терзания души и телесные повреждения, нанесенные Деннисоном, решил во что бы то ни стало добраться до дверей. Зачем? Что он задумал?

Мощное изумление, сменившееся леденящим страхом, отрезвило американца.

– Стойте! Стойте! – крикнул он и поспешил следом. Инстинкт подсказывал ему, что как только стальная дверь закроется, лаборатория станет тюремной камерой, склепом, где Деннисон, возможно, многие годы станет тщетно колотить руками по каменной кладке и взывать, но никогда больше его не услышат во внешнем мире. Кто знает, какие чудовищные муки может измыслить для него этот старый ученый. Оскорблено доверие, уничтожен труд всей жизни, все в одно мгновение перечеркнуто коварно и вероломно, так какое возмездие окажется слишком ужасным? И, одурев от тошнотворного страха, Деннисон как мог, бежал за итальянцем.

– Стойте! Выслушайте меня! Стойте! – кричал он. Иль Веккьо развернулся к нему.

Хозяин был не похож на себя. Его глаза полыхали по-кошачьи на неестественно бледном лице. Щеку пересекал темно-красный рубец, видимо, он ударился обо что-то, когда упал на верстак. Меж дрожащими усами и бородой открывались старческие зубы. Кулак со вздутыми жилами поднялся и дрожал в исступленном гневе. Еще более устрашившись, Деннисон, несмотря даже на все необычайные ощущения, которые его одолевали, отпрянул при виде Иль Веккьо. Опустив голову и выбросив корпус вперед с одним плечом в направлении хозяина, а другим отведенным, чтобы дать сжатому кулаку набрать скорость как только понадобится, Деннисон стоял лицом к лицу с человеком, с которым так недостойно поступил. Утратили значение все условности, все, что привила цивилизация, слетело с обнаженных душ, они мерили друг друга яростными взглядами, мужчина против мужчины, которых одна лишь грубая сила может рассудить. Так они оставались на миг, гость и хозяин, предатель и преданный. Ни слова. Ни звука, если не считать клокотанья реакций в лаборатории, ударов капель из фильтра и тяжелого дыхания двух представителей рода людского, которые на миг вернулись в звериное состояние, соскользнув на десять миллионов лет назад. Ни слова, ни звука. Но Деннисону казалось, будто ускоренное биение его сердца заполнило все подземелье ударами молота. Он пытался отдышаться и заговорить, но ничего не получалось.

Иль Веккьо вновь повернул к двери.

– Вы… вы… если только вы коснетесь ручки, – выдал американец, собрав все силы, – клянусь Небесами, я вам череп проломлю!

Он схватил со скамьи тяжелый глиняный кувшин. Рука, поднявшая кувшин, дрожала, но в ней теперь чувствовалась сила, какой не бывало в ней много лет.

– Ну? – спросил он. – Вы слышите? Одно движение, и вы отправитесь к праотцам! – И он внезапно с угрозой сделал шаг к Иль Веккьо. Патриарх выпрямился. Их взгляды вновь встретились. Схлестнулись. Пальцы Деннисона так вцепились в ручку глиняного кувшина, что костяшки побелели.

– Так вот, – с презрением проронил Иль Веккьо, лицо его казалось странно усталым в переменчивом пурпурном свете. – Вот какова американская честь? – Он поднял голову и скрестил руки на вздымающейся груди.