Курортный обман. Рай и гад - Надежда Мамаева

– Я обязательно … – начала было оправдываться.

Мне всегда было неудобно за свои «хвосты» перед Самуилом Яковлевичем, вдвойне оттого, что теорию автоматического управления я знала. И он тоже был в курсе, что я в его предмете разбираюсь. Иногда мне даже казалось, что преподаватель догадывался и о моих «калымах», но тактично молчал. Даже тогда, когда видел, что чертежи структурных и функциональных схем у разных студентов явно выполнены одной рукой. Он лишь усмехался в свою курчавую густую бороду и принимал работу. А потом на зачете с такой же милой улыбкой мог пытать дополнительными вопросами до посинения, выявляя, кто купил допуск, а кто действительно разбирается в предмете.

Из-за того, что другим я делала наперед, а себя задвигала в самый конец, и выходило, что сдавала зачастую все накопившиеся долги в последние дни перед сессией. Многие преподаватели лишь качали головой, сетовали, что вроде я девушка не глупая. Пеняли: в следующий раз не успею и пролечу с допуском, а там, глядишь, и со стипендией. Но все же практикумы и лабораторные принимали исправно.

Хотя у всякого правила бывает исключение. Такое случилось и у нашей группы. У всей сразу. Звали его Моджахедовна. Вернее, по документам именуемая Анна Леонидовна – дама, которой пора бы быть далеко за мадам, но по факту являющейся все еще мадемуазель. Отсюда и все супербонусы, которыми обладает классическая старая дева: вздорный характер, перепады настроения и полное отсутствие четко выраженной позиции. Иногда мне казалось, что эта последняя особенность характера: когда юная фройляйн мечется, выбирает и никак не может определиться – и есть основная причина, по которой наша Моджахедовна не перешла в статус фрау, дожив до седых волос. А потому у такой одинокой старушки и обнаружились неиспользованные тонны желчи и дотошности, которые она, за отсутствием супруга, и выплескивала на бедных студентов.

А если еще учесть, что преподавала сея дама почтенных лет философию – предмет необычайно нужный для будущих специалистов управления и информатики в технических системах, то масштаб того места, которое является радаром приключений, становился в разы больше. И не то, чтобы студенты ФИВТа были совсем уж далеки от тонких душевных материй, но Анна Леонидовна свято веровала, что философия – предмет, нуждающийся в самом трепетном отношении и скрупулёзном изучении. В итоге страдали все: и студенты, которые никак не могли проникнуться мудростью Фомы Аквинского и Канта; и Моджахедовна от нашей, как она выражалась, «дури»; и, собственно, сам предмет философия, дружно проклинаемый нерадивыми адептами ФИВТа.

К слову, отчего Моджахедовна получила свое прозвище: ее коллоквиумы напоминали хождение по минному полю. Одно неверное слово – и… Анна Леонидовна превращала юные студенческие мозги в фарш безо всякой анестезии.

– Идите, Катерина, – вернул меня в реальность голос Самуила Яковлевича, – и помните, вы обещали.

Я лишь благодарно кивнула и, закинув на плечо ремешок от сумки, поспешила в коридор. Следующие пары были в другом корпусе. Надо спешить. Радовало лишь то, что сейчас на улице тепло, даже не просто тепло, а жарко. Не надо тратить времени, упаковываясь капустой в куртку – шапку – шарф, да еще и стоять очередь в гардеробе, чтобы их добыть. Нет, сейчас все гораздо проще – выбежать на крыльцо и легкой рысью стартануть до пятого корпуса, благо он через дорогу.

Успела я как раз вовремя. Едва зашла в аудиторию и приземлилась за парту, как прозвенел звонок.

– Чего Яковлевич хотел? – скорее для проформы поинтересовался мой сосед Сашка.

– Как всегда, напоминал о крайнем сроке сдачи.

– А, это он любит, – понимающе протянул одногруппник.

Но тут хлопнула дверь, оповещая о том, что в аудитории появилась та самая Анна Леонидовна. Я мысленно перекрестилась. Сашка вздрогнул. Апокалипсис начался.

Моджахедовна обвела цепким взглядом нашу группу, наверняка не просто отмечая в памяти, а запоминая имена прогульщиков навечно. К слову, таковых было всего двое: Венька (ему многое в вузе было по барабану и по блату) и Карина – девушка, которой по причине скорого обретения счастья материнства прощалось многое.

Преподавательница поджала губы, открыла свой конспект и стала диктовать сухим менторским тоном. Время от времени она отшвартовывалась от кафедры и величественным кораблем плыла меж парт, занятых преимущественно парнями. Девушек в нашей группе, помимо меня и беремючей Карины, было всего трое. И отчего-то Моджахедовна любила отрываться именно на нас, задавая вопросы покаверзнее. Похоже, чувство женской солидарности у Анны Леонидовны отвалилось вместе с пуповиной.

Ее пара выматывала меня почище, чем пять часов, которые я проводила надраивая машины на автомойке. Увы, денег за чертежи и расчёты, которые я делала накануне сессии, и стипендии катастрофически не хватало. Потому я три раза в неделю рьяно мыла и пылесосила. Благо пока здоровья хватало выдержать эту гонку. Но это сейчас, а что будет на четвертом курсе – я боялась даже загадывать. Точно знала одно: буду царапаться до последнего, но обратно в свой городок не вернусь.

Моя мать, которая придерживалась в жизни принципа: главное вовремя обидеться, – извиняться за резкие слова не спешила. Она даже не звонила. Лишь два раза в год присылала смски: на мой День рождения и на Новый год. Видимо, считала, что блудная дочь должна каяться первой и вымаливать у нее прощение.

Я отвечала ей тем же. А поскольку приступами эпистолярного вдохновения не страдала, то и мои сообщения были длиной в пару предложений и тоже прилетали абоненту «мама» два раза в год.

В общем, у нас установился нейтралитет.

Наконец, лекция Моджахедовны закончилась, и я смогла с облегчением выдохнуть. Сегодня эта пара была последней. Можно забежать в общежитие, переодеться, перехватить овсянки из пакетика и часика два поспать. А потом – ноги в руки и на мойку.

Совесть напомнила, что я еще обещала лабораторную Самуилу Яковлевичу. Вздохнула и вычеркнула из мысленного списка дел сон. Два часа – их как раз должно хватить на то, чтобы успеть все решить и завтра не пришлось бы краснеть перед преподавателем.

Спустя три часа я подходила к автомойке в состоянии вполне счастливого трупа: лабораторную я все же сделала, зато организм включил полный автопилот.

До девяти вечера этот самый автопилот работал вполне исправно, но потом меня вдруг переклинило, и я умудрилась направить пенную струю прямо в салон дорогущего авто.