Безумный Египет - Олеся Чертова

Стелла кусала губы, её трясло, как в припадке:

– То есть, ты не знаешь, кто из троих – Осирис, Амен, или Кирилл возродятся в этом теле?

– Я не знаю, какой результат даст такое смешение, Стелла, – он закрыл глаза, прислушиваясь к чему-то. – Скорее… Решайся!

– Я не могу его опять потерять, Анубис, слышишь… – Стелла вцепилась руками в одежду Анубиса. – Хорошо… Хорошо… Я согласна. Пусть хоть кто-то из них будет жить…

Анубис вскинул руку к небу и выкрикнул какое-то слово. В его руке возникла голубая сфера, похожая на каплю воды. Это была душа. Такая маленькая… Стелла только сейчас осознала, что это и есть Амен, весь он – её любимый. Ни рыжие волосы, ни угольные глаза, ни нежные поцелуи, а эта крошечная капля вечности. Всё остальное стало не важно. Вот она – крупица его жизни, он сам…

Стелла в оцепенении смотрела, как Анубис одной рукой отбросил гигантскую глыбу с тела Кирилла и приложил руку к его груди, как быстро срастались под его ладонью растрощенные кости. Потом Анубис опустил другую руку с голубоватой каплей и вложил её в грудь Кирилла. Кирилл вздрогнул и задышал.

Стелла бросилась к нему, она схватила его за руку и вдруг поняла, что не знает, как позвать его. Его лицо – было лицом одного, а душа – душой другого. Стелла застонала. Она отпрянула от него в ужасе.

– Стелла, не надо… – крикнул Анубис.

Но она уже не слышала его. Стелла упала на каменные плиты рядом с мертвым телом Сетха.

Прошло восемь месяцев с того дня, как Стелла пришла в себя в палате интенсивной терапии в Каире. Её организм был истощён до крайности, а нервная система просто повергла в ужас всех врачей. Через неделю усиленного лечения, старания докторов дали результат. Стелла начала самостоятельно есть, а не через трубочку, и заговорила.

Мама Стеллы, не смотря на непереносимость перелётов, прибыла в Египет, когда узнала, что за несчастье стряслось с дочкой.

Версию о том, что произошло, придумал и изложил Андрей. Ему сложно отказать в изобретательности, так как родители, не морщась, проглотили байку о ссоре Кирилла и Стеллы, о необдуманной поездке на такси и несчастном случае. И о негодяе таксисте, который оставил их посреди дороги, а сам смылся. Версия была хиленькая, но Андрей ссылался на частичную потерю памяти, ведь он тоже пострадал. Именно для правдоподобности Анубис не стал залечивать боевые раны Андрея (Андрей был этому рад. Он гордился своими ранениями). Анубис перенёс всех троих на шоссе, недалеко от города, и сам вызвал врачей по мобильному Андрея.

Неделю спустя Стелла смогла ходить и, наконец, добралась до палаты Кирилла. Точнее, Стелла не называла его так. Она вообще никак его не называла. Но когда Стелла стояла, прислонившись к дверному косяку и смотрела на него, спящего странным бесконечным сном, она поклялась самой себе, что никогда не оставит его, кем бы он ни был. Если даже он станет монстром, убийцей или сумасшедшим. Она всё равно будет с ним рядом. Потому, что чувство вины в её душе теперь было больше всех остальных чувств и ощущений.

Кирилла перевезли в больницу родного города. Он лежал в отдельной палате и продолжал спать. Его состояние нельзя было назвать комой. Иногда он лежал с открытыми глазами. Его глаза так и остались угольно-черными, как напоминание о перенесённом кошмаре. Он мог пошевелиться и повернуть голову. Но ничего не видел и не слышал. Он словно перебывал в ином мире. Он видел что-то своё, недоступное другим. Иногда на его губах скользила улыбка. Врачи не давали никаких прогнозов, просто наблюдали за этим интересным (с их точки зрения) явлением.

Шёл девятый месяц сна. Всё это время Стелла неотступно дежурила у его кровати. Она сама была ещё совсем слабой, но наотрез отказалась отдохнуть и побыть дома. Сразу с самолёта она поехала с Кириллом в больницу и там и осталась.

Стелле было здесь хорошо и совсем не хотелось выходить во внешний суетный мир. Она читала Кириллу книги, рассказывала о погоде за окном. Или молча рисовала, сидя рядом с его кроватью.

Стелла могла часами смотреть в его лицо, ожидая движения. Она настолько привыкла к его лицу, что изредка, глядя в зеркало, вздрагивала. Ей казалось, что и там должен быть он.

Любила ли Стелла Кирилла в эти долгие девять месяцев, она не знала. Она ждала и боялась его пробуждения. Всё самое дорогое сейчас было в этом теле, поэтому и тело стало ей бесконечно дорогим. Как мать ребёнка, сердце которого пересадили другому, потому, что его самого уже нельзя было спасти, потеряв своё дитя, с трепетом относится к тому, чужому, в теле которого осталась часть её малыша. Так и Стелла. Она уже не могла разделить Амена и Кирилла – они срослись в единое целое, бесконечно дорогое для неё понятие. И Стелла, не раздумывая, отдала бы жизнь за него или за них…

Стелла запретила обрезать его отросшие до самых плеч волосы. Ей нравилось расчёсывать эти густые, тёмные пряди. Стелла умывала его лицо влажной губкой, и когда он открывал глаза, подолгу смотрела в их непроходимую темноту… Пока не начинала кружиться голова. Глаза – это зеркало души. Стелла пыталась сквозь них увидеть душу.

Кирилл очень изменился за это время. Эти изменения происходили постепенно, поэтому не очень бросались в глаза. Но если бы его сейчас увидел кто-то, знавший Кирилла год назад, то не узнал бы. Лицо его похудело и заострилось, кожа стала болезненно бледной от недостатка солнца. Он казался старше своих лет. Но Стелла не замечала этого. Для неё он стал образом, абстрактным понятием, очень дорогим существом. Она словно ничего не видела, главное, чтобы он дышал, и билось его сердце.

… Пришёл месяц май. Самый нежный и тёплый месяц весны. Стелла часами могла рассказывать, глядя в окно, о том, как распускаются листочки, как ярко светит солнце. Она часто оставляла окно открытым, чтобы свежий воздух наполнял палату.

Сегодня вечером в больничном садике пели соловьи. Стелла оставила окно открытым, чтобы он мог слышать это волшебное пение. Стелла укрыла его потеплее, чтобы свежий ветер не простудил его. А сама взяла полотенце и отправилась в душ. Прорваться в больничный душ было не так просто, поэтому приходилось ждать позднего вечера.