Грани сна - Дмитрий Калюжный

Юные члены семьи собирались гулять наверху, своей молодёжной компанией. Но узелки с едой им готовили всё же матери! И беспокоились, чтобы детишки, оставшись без присмотра, вели бы себя «хорошо».

Эту ситуацию Лавр тоже мог сравнивать с более поздними временами. Здесь не было жёстких христианских запретов и ограничений. Молодые легко сходились, и легко расставались. Главной ценностью были не безгрешность и страх перед богом, а продолжение рода. Проблема была в другом: практически все молодые «у нас, на Москве» были родичами! А плотские отношения между родичами не допускались, при обнаружении таковых – сразу плети, или пошёл вон из нашего городца. Специальные бабки держали в голове все родственные связи. Невест отдавали на сторону, а своим парням завозили девок со стороны. Свадьбы гуляли осенью, после Симарглова дня, или, как это называл про себя Лавр, «Праздника Урожая».

Трёх из пяти девиц, шедших сверху на застолье в честь бога Симаргла под предлогом «поглядеть на гусли» – их звали Жуйка, Котка и Любава, уже сосватали. То есть их родители, и родители женихов сговорились, и каждая невеста вплела себе в косу не одну, а две ленты, как знак своего нового статуса. Эти девы ожидали струга, который повезёт их в сопровождении мамаш вниз по Москве-реке, к месту её впадения в Оку, в крупный городец Вятич: оттуда их заберёт новая родня. Другие две – Печора и Гуляйка, пока вплетали в косы только по одной ленте, они были в ожидании.

Когда девы, пройдя южными воротами городца, зашагали сверху к их посёлку, туда как раз поднималась компания более молодых по сравнению с ними детишек Созыки и Бозыки, во главе с Чернявкой, которая не доросла ещё до брачного возраста и не вплетала в косу ни одной ленты. Сейчас она вообще шла «космачом», без косы. Встретившись на склоне, две молодёжные группы затеяли разговоры и смех. Услышав их, с сеновала спустились наконец проспавшиеся мужики. Созыка чувствовал себя хуже всех, и сразу со стоном припал к баклажке пива. А Лавр продолжал свои этнографические наблюдения.

Обычно девки ходили с непокрытой головой, но по случаю праздника две невесты возложили на себя венец, обруч из берёсты, обтянутый тканью с вышивкой, а третья – кожаный обруч, побогаче, изукрашенный речным жемчугом. Встречавшие их у дома Таруса и Навка – жёны Созыки и Бозыки, и вдовая Самига? , были в платках. С надвинутых на платки обручей свисали семилопастные кольца, эдакие солнышки из серебра.

Серьги в ушах были у всех, но если у старших – с каменьями, то у невест простые. На шеях – серебряные гривны, на перстях – перстни. Любили мужи народа вятичей украшать своих женщин! А те и не возражали.

– Показывай гусли! – звонко закричала Печора.

– Как? – поразилась Навка. – Сначала пожалуйте за стол, отведать яства.

– И выпить, – просипел Бозыка.

Уселись на длинные лавки и с шутками, прибаутками, вознося славу Симарглу, принялись за трапезу. Рвать зайца верчёного взялся Угрюм, ведь это он его принёс. А наконечники стрел для его лука ковал он, Лавр. Он освободил всех здешних от работы в кузне, отныне они спокойно работали в лесу, поле и на реке.

Женщины выспрашивали у девиц, кто как там у них наверху справился с наполнением закромов. Те тараторили, не забывая пить и закусывать, стреляя глазками в Великана. Из присутствовавших мужчин он был самый молодой, красивый и, главное, холостой. По нему многие в городце сохли, он это знал и иногда пользовался.

– Великан, а Великан! – игриво спросила Печора. – Ты почему не женишься?

Лавр сделал вид, что не слышит. Жениться тут он вообще не собирался. Первичный план был простой: недельку осмотреться, и двинуть вниз по реке, а там Волгой до Каспия, и в Персию. Две полные жизни прожил он в благословенной Персии! Самое милое дело, это устроиться при ком-то, кто служит власти, хоть центральной, хоть местной. Учёные, поэты, садовники или строители шахиншаха или наместника – кто угодно, обеспечат тебе сладкую, сытную жизнь. Главное, не попадаться на глаза самим властителям.

Но в этой древности возникла проблема: движение по реке было ограничено; за рекой наблюдали. Струги строили на реке Фильке, строили мало и маленькие; грузили на глазах князя доверху и отправляли на Оку к Вятко. Иногда ватаги бурлаков притаскивали их обратно, против течения, и опять грузили и отправляли, так что уплыть на них незамеченным было совершенно невозможно.

Не идти же в Персию пешком? !

Вот и застрял он здесь в ожидании оказии. Не исключено, что назначение мастером и скорая поездка к Вятко-князю позволят ему решить проблему.

Объяснить всё это Печоре он бы не смог. А потому, чтобы уйти от ответа, взял в руку огурец и стал оглядывать его.

– Что? – спросил его Созыка. – Налить, что ли?

– Как сюда попал огурец? – спросил его Лавр.

– Бабы, наверное, принесли, – предположил Созыка.

– Да, – подтвердила Навка. – Ешь, милок.

– Великан не знает, откуда огурцы берутся! – сказала Жуйка, и все засмеялись.

– А откуда дети берутся, Великан знает? – спросила Гуляйка.

Девицы уже изрядно выпили наливки из сизой дерезы с добавкой толики мяты и мёда, и шутили напропалую.

– Великан! Тебе рассказать, откуда дети берутся?

– Они от огурцов ро? дятся! – и девки стали хихикать, взвизгивать и пихаться локтями. Сытый Лавр чувствовал себя тюленем среди птичьей стаи.

– А что не так с огурцом? – спросил Угрюм.

– Огурцы – это вьетнамская лиана, – объяснил ему Лавр. – Ну, ладно, лимон – его привезли из Персии. В солёном растворе он любую дорогу выдержит. Но огурцы-то! Откуда здесь рассада?

Никто ничего не понял. Он попытался исправить положение:

– Вьетнам очень далеко, там жарко и влажно, потому там и растут лианы.

– У нас тоже жарко и влажно, – удивился Бозыка.

Лавр только рукой махнул:

– Загадка.

Однако Печору волновали другие загадки, и она требовала ответа:

– Великан! Почему ты не хочешь меня в жёны?

– Что ты! – одёрнула её Таруса, жена Созыки. – Девушку такие речи не личат.