Охота на черного короля - Александр Руж

Зачесалось в носу от предвкушения чего-то необыкновенного, способного всколыхнуть устоявшуюся болотистую обыденность. «Срочно… важно…» Александр Васильевич почем зря такими словами не разбрасывается.

Вадим посмотрел на доску. Рачинский ничего не замечал: он уткнулся в сжатые кулаки и тупо созерцал развалины своей черной крепости. Этот не сдастся, будет тянуть до последнего, пока флажок не упадет. Сколько там еще – три минуты? Не катастрофа, Барченко подождет… Но Вадиму не хотелось ждать: всем своим существом, истосковавшимся по движению, по настоящей работе, он рвался узнать, что же такое важное заготовил для него шеф.

Пес бы с ней, с этой первой категорией! Все равно проку от нее никакого, кроме утоленного тщеславия.

Вадим протянул руку над доской:

– Предлагаю ничью.

Рачинский вытаращился на него, как на идиота, поморгал белесыми ресницами и переспросил на всякий случай:

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Они обменялись рукопожатиями. Вадим подписал листок с нотацией партии, подозвал Сергеева: тот понимающе мигнул и остановил часы.

– Поздравляю с четвертым местом, Вадим Сергеевич. Приличный результат.

– Спасибо… Всего доброго!

В гардеробной Вадим, путаясь в рукавах, натянул драповую шинельку, нахлобучил шляпу-хомбург из жесткого фетра с заломом наверху и слегка загнутыми полями и выскочил на улицу. Ветер совсем по-зимнему леденил скулы, наталкивался на расстегнутую шинель, пробирал до костей. Считаные дни до ноября, благостные осенние погоды позади, скоро снег пойдет.

В Москве еще до полной победы над беляками восстановили трамвайное сообщение, а с прошлого года запустили первые автобусы – сейчас их, ланкаширских «лейландов», курсировало по городу около восьмидесяти. Но это ж пока дождешься…

На счастье, он увидел неподалеку черную машину с желтой полосой по борту. Таксомотор! Первые государственные автоизвозчики появились летом этого года, но уже успели примелькаться.

– Э-эй! – Вадим взмахнул рукой. – Сюда!

«Рено» с брезентовым верхом подрулило к бордюру, дверца приотворилась. Вадим прыгнул в салон, где пахло машинным маслом и куревом.

– Куда едем? – апатично осведомился пожилой водитель в сером берете.

Он напоминал разоренного и опустившегося до плебейской работы аристократа. Лежавшие на руле пальцы, когда-то холеные, теперь были покрыты мозолями, но ногти стрижены с тщанием, маникюрными ножничками – такого чистоплюйства среди пролетариев не встретишь.

– В Главнауку.

– С вете? ком или как?

Точно из бывших. Еще и галльскую картавость не изжил.

– С ветерком. Тороплюсь я.

Водитель покосился на счетчик – громоздкую коробку, повернутую циферблатом к ветровому стеклу, чтобы пассажир не мог видеть показаний.

– Выключите, – сразу ухватил его мысль Вадим. – Плачу не поверстно, а за час.

Верста по тогдашним расценкам стоила сорок копеек, а час – четыре рубля с полтиной. Таксист оживился.

– Еще полтинничек накиньте, и домчу за двадцать минут.

– Идет!

Зафырчал пятнадцатисильный движок, и автомобиль тронулся с места. Вадим обмяк на сиденье и принялся гадать, зачем зовет Барченко. Тут к бабке не ходи – произошло что-то экстраординарное. Возможно, снова предстоит ехать в командировку. Такая перспектива прельщала – засиделся он в душной Москве, нелишним будет развеяться.

Таксист с любопытством поглядывал на седока.

– Где-то я вас видал… Но где, не п? ипомню.

– Это вряд ли. – Вадим подпустил в голос ленивой флегмы. – С каких пор счетоводы из «Моссельпрома» приметными стали?

Водитель поскучнел и больше не приставал. Вот и славно. О своей персоне Вадим распространяться не любил. Хотя, честно говоря, было что рассказать. Не так давно он попал в фокус общественного внимания, о нем писали газеты: русский солдат, восемь лет просидевший в подземном каземате крепости Осовец, заваленный взрывом. Писали и правду, и чепуху. Добро еще, что быстро забыли, нацелились на другие сенсации.

Вспоминать об осовецком заточении было тошно. Восемь лет, вычеркнутых из жизни! Единственный плюс: там, в подземелье, он научился многому из того, что и сделало его в глазах Барченко уникальным. Ориентировался в темноте по звуковым колебаниям, как летучая мышь. Передвигался практически бесшумно. Демонстрировал мощь человеческого мозга, молниеносно перемножая в уме трех-, четырех- и пятизначные числа – следствие развлечений, которые придумывал для себя в затворе. Ерунда, но Барченко оценил и внес тов. Арсеньева В. С. в реестр незаменимых кадров. Шеф мудрец, ему виднее.

– П? иехали.

Машина остановилась. Вадим протянул шоферу хрустящий казначейский билет. Новые деньги было приятно держать в руках, – не то что кургузые совзнаки, потерявшие цену и упраздненные в ходе реформы.

В кабинет Барченко он влетел стрижом – чуть вазу династии Хань, притулившуюся у двери, не сшиб.

Здесь, как всегда, царил восхитительный хаос, ошеломляющее смешение предметов, относящихся ко всем без исключения эпохам, народам и верованиям. К тому, что Вадим видел в предыдущие посещения, добавились еще четки из человечьих костей, обсидиановый кинжал для жертвоприношений и сморщенный уродец, похожий то ли на засушенный зародыш младенца, то ли на мумию инопланетянина. Каким образом Барченко ухитрялся размещать вечно пополнявшуюся коллекцию, не раздвигая стен кабинета, Вадим так никогда и не узнал.

Александр Васильевич сидел за столом орехового дерева и рассматривал с помощью лупы глиняный черепок.

– А, это вы, Вадим Сергеевич! Проходите.

Вадим повесил шинель и шляпу на вделанный в стену фрагмент бивня мамонта и подошел к столу. Что это там изучает высокоумный начальник особой группы?

– Это мне утром прислали с нарочным, – перехватил его взгляд Барченко. – Какой-то юродивый на Лубянку притащил. Божится, что сие есмь бренный останок скрижалей. Тех, каковые Моисей обрел на горе Синай, а впоследствии, на народ осерчав, расколотил вдребезги.

– Серьезно?

– Как и надлежало полагать, фальшивка. Всего-навсего обломок глиняной корчаги, сработанной, по моим сведениям, в Вятской губернии не ранее середины и не позднее конца осьмнадцатого столетия. – Барченко стрельнул лучиком света через лупу на сколотый край черепка. – Глина дрянного качества с переизбытком песка. А хранили в оном сосуде брагу. Вот и весь сказ.

Шеф сделал два коротких движения: лупа нырнула в ящик стола, а черепок полетел в плетеную корзину для мусора.

– Эх-эх-хэх! – вздохнул Александр Васильевич. – И какого только барахла не волокут, ракалии! А нам разбирайся…

Причины для сетований имелись веские. Как водится, в годы смут в необразованных слоях населения резко возросла тяга ко всему мракобесному. То тут, то там муссировались слухи об оживших покойниках, о волосатых чудищах, будто бы обитающих в костромских лесах, о явлении утопшего семьсот лет назад града Китежа, о валашских вампирах, чухонских оборотнях и так далее. Не проходило и дня, чтобы в редакции газет, будки постовых, а то и в пожарные части не приносили разного рода вещи, выдавая их за паранормальные артефакты. По негласной договоренности, то, что казалось принимающей стороне заслуживающим внимания, передавалось в особую группу. Барченко самолично выступал экспертом и в девяноста девяти процентов случаев выбрасывал приносимое на помойку.