Охота на черного короля - Александр Руж

Московский турнир должен был стать первым в истории человечества, устроенным целиком и полностью за государственный счет. Страна еще латала дыры, восстанавливалась после разрухи, а на его проведение из бюджета были выделены громадные деньги – тридцать тысяч рублей. Прибывшим делегациям не полагалось нести ни малейших расходов: проживание, питание, развлекательная программа – все оплачивала казна.

Понять, куда гнет Барченко, не составляло труда. Любой серьезный инцидент в ходе турнира – и все усилия пойдут насмарку. Западные журналисты не преминут поднять шумиху, раздуть, растрезвонить – и репутация Совдепии, как ее прозвали злые языки, будет безнадежно испорчена. Великий замысел обернется великим крахом. Поэтому так и встревожила руководство ОГПУ найденная у зарезанного англичанина тряпичная цидулька.

– Кто его убил?

– Кабы ведать! – прокряхтел Александр Васильевич, завязывая папочные тесемки кокетливым бантиком. – Звонарь далече помещался, приметы разглядел смутно. Но есть гипотеза, что расправу банда Жоржа Комолого учинила. Она уже с год в том районе безобразничает, мирным гражданам спокою не дает… Этот Комолый еще в компании «живых покойников» состоял – тех, что в Петрограде в саваны рядились и на прохожих из подворотен выпрыгивали. Помните?

– Я об этом в архивных изданиях читал…

– Ах да! Вы ж тогда в Питере не жили, под землей томились… Но это и не важно. Факт тот, что аспид со стажем. Обаче в распрях, не касаемых разбойного промысла, доселе не замечен.

– Вы хотите сказать, что причиной убийства стала не шифровка?

– В угро тоже так маракуют. Душегубцы окаянные знать про нее не знали, иначе б всенепременно задержались и обыскали тело. Нет, Вадим Сергеевич, Ломбертс пал по своей же дурости. Кто ж в богатых одеяниях в Черкизово суется! Не знаком с нашими реалиями, вот и поплатился…

– Но допросить Жоржа и его шайку не помешало бы, – настаивал Вадим, то так, то эдак умащиваясь в кресле, из которого торчали треугольные зубцы.

– Резонно. Вся столичная милиция на его поимку брошена. Дело чести… Из Лондона депеша пришла: требуют в кратчайший срок сыскать извергов.

– Как по-вашему, поймают?

– Поймают. Недолго голубю порхать… Феликс Эдмундович на прямой связи с Емельяновым, тот посулил, что завтра-послезавтра Комолого и его камарилью в узилище вернут.

Василий Емельянов был назначен начальником МУРа в минувшем году, сразу после того, как милицию передали в оперативное подчинение ОГПУ. Он не слыл таким удалым храбрецом, как его предшественники, которые сами участвовали в облавах, но уж если что-то обещал, то слово старался держать.

Выходит, проблема решается на уровне милиции? Вадим слушал Барченко и гадал: зачем же все-таки тот выдернул его «важно-срочно»?

Александр Васильевич легко ответил на незаданный вопрос.

– Поелику незнамо кем и какой акт будет содеян, – он воздел перст к потолку, – там принято решение усилить надзор за прибывающими участниками турнира. Днесь состоялось заседание: решено усилить охрану второго Дома Советов, а тако же и первого, то бишь гостиницы «Националь», где прибывшие подлежат размещению. Есть и другие предложения… одно мне показалось дельным. Вы, как корреспондент шахматного журнала, будете освещать турнир. Получите допуск, сможете общаться с гостями, а заодно наблюдать, не происходит ли чего окрест. Вашей персоной никто не заинтересуется, а вы глазастый, вдобавок слух у вас – дай бог каждому. Может, что-то услышите, подметите… Задача ясна?

Вадима подхватила волна воодушевления. Поручение, от которого зависит престиж страны, – одного этого достаточно, чтобы после дремоты и расслабленности прийти в тонус. А свести знакомство со знаменитостями – разве не удача?

– Вы только не гарцуйте там шибко, – предупредил Барченко, углядев в его очах радостный блеск. – Для всех вы – щелкопер-проныра. Суйте нос, но знайте меру. И ежели заподозрите неладное – сразу ко мне.

* * *

Двумя часами позднее в сердцевине Москвы, на Трубной площади, с пролетки соскочил молодой человек с иссиня-бледным, выскобленным лицом. Возможно, он не доверял новомодным таксомоторам, а может, решил сэкономить на проезде, хотя по его внешнему виду нельзя было сказать, что он принадлежит к тем слоям населения, которые вынуждены считать копейки. Одетый, как выразилась бы уличная шантрапа, понтово – серый и, невзирая на холод, тонкий двубортный пиджачок на двух пуговицах, того же колера брюки-дудочки, лакированные боты и мягкая шляпа с шелковой лентой, – он поигрывал тростью с набалдашником в виде головы бульдога и поминутно доставал из кармана часы на цепочке. В общем, как прибавила бы та же шантрапа, форсил на всю железку.

И мало кто признал бы в этом моднике известного на всю Москву вора и грабителя Жоржа Комолого. Барченко рассказал о нем не все, потому что многого не знал. Даже в картотеке МУРа оказались собраны далеко не все сведения о похождениях прославленного Жоржа. Первый свой срок он мотал еще до революции, будучи малолеткой. В тюрьме начинал со «шпанки» – касты наиболее презираемой и гонимой. Но благодаря упорству и познаниям, почерпнутым из книг, которые его товарищи по камере не успели распотрошить на самокрутки, он выбился сначала в «игроки», а потом и в «храпы» – сословие куда более влиятельное и могучее. Помимо банды «попрыгунчиков», успел засветиться в налетах на музеи, а чуть погодя сколотил собственную команду, с каковой и познакомился злосчастный Найджел Ломбертс на Архиерейском пруду.

Жорж бросил извозчику серебряную монету и, насвистывая, зашагал мимо пустырька, где еще в прошлом году находился знаменитый цветочный рынок. Он помахивал тросточкой, не касаясь земли. Ничуть не запыхавшись, одолел крутой подъем и вышел на Рождественский бульвар. Пройдя мимо монастырских строений с кельями, переделанными под коммунальные квартиры и конторские кабинеты, он вошел в малоприметный дом без каких-либо опознавательных знаков, если не считать висевшего на углу фонаря с темно-красными стеклами.

Для непосвященных это был банальный жилой дом, но для большинства сытых и развращенных нэпманов не являлось секретом, что в тесных клетушках располагаются будуары куртизанок. Да-да, в сталинской Москве почти открыто действовали бордели, и «Мадам Люсьен» на Рождественском считался одним из элитных. Пальму первенства оспаривала разве что «Генеральша» из Благовещенского переулка, но Жорж предпочитал заведение «Мадам».

Он поднялся по лестнице и четырежды, с паузами, стукнул в обитую железом дверь. Ему отворили. На пороге выросла дородная тетка, наштукатуренная так изобильно, что ее пухлое лицо напоминало гипсовый барельеф. Пышные телеса утопали в затейливых кружавчиках, а в руке дымилась папироска.