Босиком по краю моря - Наталия Миронина

В этот раз Жене хотелось отделаться как можно быстрее. Она вообще себе плохо представляла, как останется наедине с Суржиковым. Злость, обида, оскорбленная гордость периодически вспыхивали в душе, и тогда Женя часами мысленно вела с Суржиковым полемику.

– Как ты думаешь, он разрешит мне сдать раньше, не по алфавиту? – спросила она у Лены.

Титова была старостой группы и всегда «понимала» настроения в деканате и учебной части.

– Я попрошу за тебя. Я подойду и скажу, что ты будешь первой?

– Думаешь, он согласится? – Женя с надеждой посмотрела на Титову.

Пчелинцева помнила фразу, которую приписывали Черчиллю: «Если тебе суждено пройти через ад, сделай это как можно быстрее! » Экзамен у Суржикова, понятно, не ад, но и не удовольствие. Тем более учитывая сложившиеся отношения между студенткой и преподавателем.

За день до экзамена Лена Титова радостно сообщила:

– Разрешил. Даже уговаривать не пришлось.

– Так он меня терпеть не может, ему тоже мало удовольствия ждать моего появления.

Титова снисходительно хмыкнула:

– Знаешь, вы друг друга стоите.

В день экзамена Женя оделась скромно, почти по-походному. Краситься не стала, но из духа противоречия воспользовалась любимыми духами «Эден». Маленький зеленый флакончик она всегда брала с собой, перекладывая его из сумки в сумку. На факультете было тихо – занятия уже закончились, экзамены были не у всех групп. Пчелинцева подошла к большой дубовой двери и постучала. Она даже не дала себе возможности перевести дух. Ей ответили громко:

– Входите, Пчелинцева.

Женя удивилась, но потом поняла, что, кроме нее, ждать Суржикову больше некого. Она вошла. В нос пахнуло дорогим одеколоном, и, к своему удивлению, Женя увидела, что Суржиков одет в строгий темный костюм. Обычно он принимал экзамен в достаточно «свободной» одежде.

– Здравствуйте, – поздоровалась Женя.

– Доброе утро, – ответил Суржиков. Он поднялся, подождал, пока Пчелинцева подойдет к столу. Женя приготовилась услышать свое задание.

– Предпочтете отвечать устно или письменно?

Это тоже было «ноу-хау» Вадима Леонидовича, которое многие одобряли. Кому-то легче было сосредоточиться над листом бумаги, кто-то свободнее чувствовал себя в разговоре. Жене было все равно, как отвечать, о чем она сообщила Суржикову.

– Тогда вот вам задание… – начал было профессор, но тут Пчелинцева его перебила:

– А разве студент не должен сам выбрать тему?

Суржиков внимательно посмотрел на нее:

– Порядки здесь устанавливаю я.

– Для меня они особенные, видимо, – заметила Женя.

– Пчелинцева, вы…

– Можете звать меня Евгенией Ильиничной и на «ты».

Суржиков дернулся, было видно, что он не забыл ту историю.

– Вы переходите все границы, и не очень понятно, почему я должен это терпеть.

В аудитории повисла тишина. Женя по-прежнему стояла перед Суржиковым.

– А вы знаете, думаю, надо положить этому конец. Вы не можете остановиться. Вам неведомы границы, вы плохо воспитаны.

– Это не имеет отношения к учебе. Я имею право сдать экзамен, а не допустить меня вы можете только по причине несданного зачета или общей неуспеваемости.

Вадим Леонидович вскочил из-за стола и вышел из аудитории. Женя пожала плечами и села за один из столов. Она сама не понимала, почему этот конфликт, в котором не было никакого смысла и не крылось никаких тайных интересов, не мог прекратиться. Она сознавала, что надо остановиться, но не могла забыть тот тон, которым тогда разговаривал с ней Суржиков. Она помнила ту пошлость и вульгарность, и в ее представлении эти качества «переходили» на нее. Словно она настолько вульгарна, что с ней можно разговаривать подобным образом И сделать вид, будто ничего не произошло, она не могла.

Суржиков вошел в аудиторию внезапно и стремительно. Не глядя на Женю, произнес:

– Прошу вас сейчас же зайти в учебную часть. К моему экзамену вы не допущены.

Пчелинцева вскочила. Она ожидала чего угодно, но не такой мелочности и мстительности. Она молча поднялась и вышла из аудитории.

В учебной части ее ждали декан, куратор Зоя Ивановна и Белла Аркадьевна Жерех. На факультете она читала малозначащую дисциплину, но зато была во всех комиссиях, президиумах и комитетах. Еще она любила поучаствовать в показательных «порках». «Старожилы» корпуса на Моховой не помнили, чтобы Белла Аркадьевна за кого-нибудь заступилась. Вот и теперь она сидела с видом суровой озабоченности.

– Здравствуйте. – Женя вошла в сумрачную комнату. Здесь не висели жалюзи, как везде, а были плотные портьеры. Жене казалось, что они ровесники самого университета.

– Пчелинцева, думаю, вам стоит подождать в коридоре… – начала Белла Аркадьевна.

– Ну зачем же, – тут же возразила Зоя Ивановна, – не будем томить человека.

Она зашла в кабинет к декану, и через пару минут все уже сидели за длинным столом. Декан оторвался от бумаг на столе, кашлянул и произнес:

– Что же вы, Пчелинцева, так себя ведете? Это же просто хулиганство какое-то!

Женя промолчала. Она не знала, как объяснить свое отношение к Суржикову. Вроде бы начиналось все с пустяка – со споров на лекциях.

– Извините, вы позволите мне высказать свое мнение? – Белла Аркадьевна с готовностью, словно копье, выставила остро заточенный карандаш.

Декан кивнул, но без явного энтузиазма.

– Пчелинцева наплевала не только на правила приличия, она низвела традиционно уважительные отношения между преподавателем и студентом. Это вопиюще плохой пример…

– Извините, давайте не будем забывать, что мы не знаем всех подробностей данного конфликта, – мягко сказала Зоя Ивановна, – а то, что это конфликт, сомневаться не приходится. Должна заметить, конфликты просто так не возникают. И, призывая Евгению к спокойствию, я бы хотела разобраться в сути проблемы. Мы должны поговорить с Вадимом Леонидовичем.

– Вы предлагаете отчитываться профессору кафедры, уважаемому преподавателю? ! Мне кажется, что тут и обсуждать нечего. Пчелинцеву надо наказать, чтобы эта манера вести себя не получила распространения.

– Евгения, что вы, право, так разгорячились. Вадим Леонидович тут нам такое порассказал… – сказал декан и развел руками.

– Я постараюсь быть сдержанной….

– Понимаете, вас даже по углам развести нельзя. У нас только Суржиков читает этот курс. Хочешь – не хочешь, а придется уживаться, – вздохнул руками декан.