Чёрная кровь Сахалина. Каторжанин - Александр Башибузук

Интерес не остался незамеченным, Майя казалась внешне бесстрастной, но при этом как бы невзначай так дернула за нитку шва, что я едва не взвыл от боли. Хотя рассматривать Майю не перестал, правда, теперь делал это украдкой. Не то чтобы испугался, просто из вежливости.

После перевязки мне подложили под спину свернутую шкуру и вручили маленькую деревянную мисочку с крепчайшим бульоном, слегка сдобренным крохотными кусочками мяса, рисом и черемшой. И совсем маленький кусочек черствой пшеничной лепешки. Майя объяснила микроскопическую порцию тем, что я долго голодал и могу пострадать от обильной пищи. Впрочем, я не собирался жаловаться и мигом подмел пайку. Наесться не наелся, конечно, но мучительные голодные спазмы в желудке прошли.

Сестры отужинали тем же, но за столиком, и не сказал бы, что порции у них были сильно больше. А после еды Мадина устроила сеанс активной жестикуляции с сестрой, добилась ее неохотного кивка, после чего подошла ко мне и присела рядом на табуретку.

Секунду помедлила и принялась что-то экспрессивно объяснять жестами.

– Мадина перестала говорить после смерти отца, – чуть помедлив, сообщила Майя. – А сейчас она хочет сказать, что ей очень понравилось, как вы рубили японцев.

Девочка активно закивала, прикоснулась к своему ножу и требовательно посмотрела на сестру. Та в ответ бросила несколько слов на гортанном отрывистом языке, но Мадина упрямо замотала головой.

Майя нахмурилась, но все-таки перевела:

– Мади говорит, что она тоже умеет, но не так ловко. И просит вас показать несколько приемов.

Я невольно улыбнулся; ну точно, дитя гор, хоть и девочка. Впрочем, мне не жалко.

– Обязательно научу. Можно посмотреть твой клинок? – И я показал на нож девочки.

Я уже давно на него косился, а тут решил воспользоваться случаем и рассмотреть необычное оружие поближе. Мадина охотно кивнула, отвязала его от пояса и подала мне. Я бережно взял нож и вытащил клинок из ножен.

Что тут у нас? Похож на японский кайкен, правда, и отличий хватает. Форма клинка почти такая же, но более изогнутая и сужается к острию, цуба полностью отсутствует, переход от клинка к рукоятке почти никак не обозначен. Но присутствует странная вогнутая выемка от середины рукоятки к оголовью. У кайкена ножны с рукояткой выглядят одним блоком, а линия стыка почти незаметна, а тут – совсем наоборот: ножны кожаные, изящно оплетены тиснеными ремешками, а сам нож входит в них ровно до середины рукоятки, почти как финский пукко. Работа прекрасная, на рукоятке из белой кости – геометрические рисунки, сам клинок выкован из отличного металла, на стали есть своеобразный узор, что свидетельствует о множественной проковке слоев. Какая-то неизвестная разновидность японских ножей? Надо же, никогда ничего подобного не видел, хотя о холодном оружии знаю почти все.

И тут же поразился сам себе. Кто знает? Я знаю? Судя по подсказкам памяти, я вообще не разбираюсь в клинках и никогда толком ими не интересовался. А тут – на? тебе, прямо экспертом вдруг стал. Попытка найти в воспоминаниях хоть какое-то объяснение такому парадоксу опять вызвала головную боль, и я решил больше не копаться в прошлом. Знаю да и знаю, черт бы эти загадки побрал.

Ситуацию с ножом неожиданно прояснила Майя.

– Это менокомакири, женский нож айнов, – подсказала она. – Его Мадине подарила Ано, жена вождя племени.

По лицу Мадины пробежало недовольство и нетерпение, и я решил больше не вдаваться в историю японского холодного оружия.

– Смотри внимательно… – Я принялся показывать девочке, как правильно менять хват и наносить скрытые удары от пояса.

Занятие затянулось, Мадина была в полном восторге, да и я получил неожиданное удовольствие от общения с девочкой. Майя в забаве не участвовала, но особого негодования я не заметил.

Когда пришло время спать, сестры удалились в соседнюю комнату – за шкурой на стене обнаружилась дверь, – а меня оставили в горнице. Майя предупредила, что удобства во дворе, после щелкнул засов. Карабин она забрала с собой.

Ну… на полное доверие я и не рассчитывал. Да и надо ли оно мне? Спасибо, что приютили, а дальше… дальше посмотрим, сначала надо на ноги встать.

Глаза отчаянно слипались, но перед сном я решил подвести итоги дня и разобраться со своей вновь обретенной личностью.

Итак, моя краткая биография звучит примерно таким образом. Любич Александр Христианович, тридцати одного года от роду, происхожу из старинного, но давно обедневшего дворянского рода. Все, чего добился, – добился своими руками и головой. После окончания Павловского военного училища отправился служить в Восточносибирский стрелковый полк начальником охотничьей команды. Сыграло умение хорошо стрелять, я был лучшим стрелком курса в училище, откуда не без протекции перевелся в отдельный корпус пограничной стражи.

Начал поручиком, субалтерном, отмечен наградами и множественными поощрениями по службе – погонял хунхузов всласть, быстро дослужился до чина штабс-ротмистра и командира линейного отряда. Далее благополучно поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, но перед самым окончанием был отчислен за женитьбу без разрешения, что категорически запрещалось слушателям. Жену без памяти любил, но через год после свадьбы застрелил вместе со своим другом, застав за интересным занятием. За что был осужден на двадцать пять лет каторги. Заслуги перед родиной не помогли, снисхождения не случилось, так как жена, да и друг – происходили из богатых влиятельных семей, и родственнички постарались, чтобы меня упекли по полной.

Что еще… Знаю французский и китайский языки, последний выучил самостоятельно, в Приамурье китайцев хоть пруд пруди. Спортсмен, серьезно занимался гимнастикой и боксом. Охотник и рыбак, обожаю огнестрельное оружие, хорошо стреляю. Служба в погранстраже привила многие полезные навыки.

Наказание отбывал в Александровске, попал туда чуть более года назад, с тюремной администрацией испортил отношения до такой степени, что не вылезал из карцера и назначался на самые тяжелые работы, мало того, меня даже не брали в ополчение до самого последнего момента как крайне неблагонадежного. С простыми каторжниками, наоборот, вполне ладил, ходил если не в «иванах», то авторитетом пользовался. Но это если кратко – жизнь была очень насыщенной и нелегкой, а сам я – человеком сложным и противоречивым.

А теперь – самое интересное. Свои воспоминания я воспринял как величайшее откровение, и себя в них не узнавал совершенно, хотя теперь все помнил чуть ли не с самого младенчества. Мало того, копаясь в биографии, некоторые свои поступки категорически не понял. Это же надо – бросить академию из-за женщины, пусть даже богатой и красивой. А потом, пришив сладкую парочку без свидетелей, абсолютно чисто, пойти и сдаться в полицию. Идиот, да и только. Хоть режь, не мог я так поступить!