Взлетая высоко - Бьянка Иосивони

Сегодня людей значительно больше, чем во время нашего последнего визита.

Семьи с детьми бегают по полям, в сарае, кажется, устроили ремесленную мастерскую, а туристы с солнечными очками, камерами и рюкзаками собираются на экскурсию.

Через несколько минут мы натыкаемся на пожилую пару, собирающую лаванду. Женщина в белом платье и соломенной шляпе напоминает мне бабушку. Ее лицо словно светится изнутри, когда муж вручает ей букет.

Рядом со мной вздыхает Хейли.

– Эти двое слишком милые, – бормочет она, срезая еще один цветок ножницами, которые мы взяли у администрации фермы.

Обычно я не долго бы думал, прежде чем ляпнуть что-нибудь или поддразнить Хейли, мол, она сама не отказалась бы от подобной романтики, как эта пара. Но теперь я колеблюсь. Медлю. И молча проклинаю себя за это. Дерьмо. Когда это я начал прокручивать каждое свое слово по два-три раза, прежде чем сказать что-то Хейли? Так не должно быть. Я не должен чувствовать себя беспомощным, будто плыву против бурного течения, не зная, смогу ли когда-нибудь вырваться из него.

Аромат лаванды сопровождает нас на каждом шагу. Сначала между бесконечными, но уже по большей части убранными рядами с фиолетовыми цветами, затем в магазине, где продаются всевозможные сувениры из лаванды – ликеры, мыло, травяные подушки, джем, печенье и куча всего другого, – и затем в машине, когда два часа спустя мы наконец выбираемся из лавандового заточения.

На коленях Хейли лежат два больших букета, и мне даже не нужно спрашивать, чтобы понять, для кого они: эти цветы для Джаспера и Кэти.

Я бросаю на Хейли короткий взгляд. Мы едем с открытыми окнами, и ветер треплет ее длинные волосы. По радио играет попса. Хейли бросила шляпу на заднее сиденье, но солнечные очки все еще на ней. Она улыбается. И кажется такой беззаботной, словно последних дней вовсе не было. На мгновение мне хочется в это поверить. Притвориться, что она никогда не расставалась со мной, не ездила на смотровую площадку, чтобы… Дерьмо. Все во мне противится этому, но я заставляю себя завершить мысль: покончить жизнь самоубийством.

Непроизвольно я тянусь к Хейли, и она, как само собой разумеющееся, переплетает свои пальцы с моими, и давление у меня в груди немного ослабевает. Я все время держу ее за руку и не отпускаю, пока мы не подъезжаем к стоянке закусочной, в которой никогда не были вместе. Я здесь впервые, но Клэйтон и Эрик как-то советовали мне это место. Да и вообще, сегодня я хочу не только воскресить старые воспоминания, но и получить новые.

Сейчас два часа, и большинство посетителей, собравшихся на обед, уже, кажется, ушли, так что мы в закусочной практически одни. Официантка тепло приветствует нас, мы садимся за столик, она принимает заказ и быстро исчезает.

Я позволяю взгляду скользить по скудно обставленному помещению с темной мебелью и музыкальным автоматом в углу.

– В этот раз я не вижу никого, кому бы ты могла вылить в лицо стакан воды. Или горячий кофе, – сухо добавляю я.

Хейли пожимает плечами.

– Но ты все еще здесь, – замечает она.

Я уже набираю в легкие воздух, чтобы дерзко ответить – а именно, что она может выкинуть из головы идею с горячим кофе, – но останавливаюсь, заметив выражение ее лица. И тут я понимаю, что она на самом деле сказала.

– Ты все еще здесь, – повторяет она. От ее улыбки не осталось и тени, а в глазах словно застыла тысяча вопросов. – Почему? Я имею в виду… Почему ты… Ты должен ненавидеть меня за то, что я чуть не сделала, – она пристыженно утыкается взглядом в столешницу.

– Ненавидеть тебя? – повторяю я, оправившись от шока. – Хейли, я никогда не смогу ненавидеть тебя.

Она тихо фыркает:

– Я скрыла от тебя правду, рассталась с тобой и уехала, чтобы… чтобы…

Я тянусь к ее руке через весь стол, она внимательно смотрит на меня.

– Я бы соврал, если бы сказал, что случившееся не имеет значения или что я не волнуюсь за тебя. Но, Хейли… ты здесь. И даже если все вокруг – один чертов хаос, – только это и имеет значение. Хорошо? То, что ты сейчас здесь, – единственное, что для меня имеет значение.

Ее глаза наполняются слезами.

– Не плачь, – заклинаю я. – У меня нет носовых платков, и люди наверняка подумают, что я разбил тебе сердце прямо в этом кафе, меня же выгонят.

Я преувеличиваю, но достигаю желаемого эффекта: Хейли тихо хихикает. Несмотря на то что по щекам у нее текут слезы, она вытирает их свободной рукой и улыбается мне.

– Спасибо. За все. За этот день сегодня, вчера, да и вообще.

Ничего не могу с собой поделать, я наклоняюсь над столом, кладу ладонь на щеку Хейли и большим пальцем вытираю последние следы слез. Этот разговор – не признание в любви и не заверение, что все будет в порядке и мы снова вместе. Наверное, для этого слишком рано, ведь последние слова из предсмертной записки Хейли по-прежнему незримо висят в воздухе между нами. Но этого достаточно. На данный момент этого более чем достаточно.

После еды мы делаем короткую остановку на кладбище, где Хейли кладет два букета лаванды на могилу Джаспера. Затем мы направляемся к озеру, где вместе с Клэем, Лекси и остальными устраиваемся на берегу и жарим зефир. Сегодня на пляже также отдыхают студенты и парочки, горят костры, в воздухе витает запах дров, воды и еды. Звуки гитары и тихие голоса доносятся до нас так же, как и плеск волн всякий раз, когда кто-то идет купаться. Но мы просто лежим рядом на капоте моей машины и наблюдаем то за суетой на озере, то за звездами, которые все ярче и ярче сверкают в небе над нами.

Еще вполне тепло, чтобы сидеть на улице до глубокой ночи, но чем позже становится, тем больше людей уходят, пока мы не остаемся здесь совсем одни.

К шуму воды присоединяется стрекот сверчков. Лишь изредка слышны голоса. А мы до сих пор лежим здесь, на капоте, будто у нас есть все время мира. И, клянусь Богом, я надеюсь, что это правда. Что это не конец лета, а начало чего-то нового. Чего-то лучшего.