Взлетая высоко - Бьянка Иосивони

– Я… извини, я должна… – В поисках помощи она смотрит на отца, который все еще неподвижно сидит на кровати. Только после маминого сигнала SOS к нему возвращается жизнь. Он коротко кивает, и она бросается прочь из комнаты.

Дверь захлопывается, и я таращусь на нее, пока она не расплывается перед моими глазами.

Это все? Дочь пишет предсмертную записку и признается, что хотела лишить себя жизни, а мама… просто уходит?

– Хейли.

Я отрываю взгляд от двери и перевожу его на отца. Мои ноги больше не хотят держать меня, и я опускаюсь на единственный стул за столом. Слезы катятся по щекам, но на этот раз я даже не утруждаюсь тем, чтобы их вытереть. Зачем? Это ничего не изменит. Ничто из того, что я скажу или сделаю, мою жизнь не изменит.

Папа медленно садится передо мной на корточки и протягивает ко мне руку. Я даже не задумываюсь, словно на автомате, я разжимаю кулаки. Моя ладонь ложится в ладонь отца, он крепко ее сжимает. Теплый. Близкий. Он часто держал меня за руку, когда я была маленькой. В мой первый визит к стоматологу. В первый день в школе. Когда я лежала в постели с температурой и часами смотрела мультики.

– Прости… – шепчу я.

Папа качает головой.

– Тебе не за что просить прощения, воробушек. Мы… – Он делает глубоких вдох. – Мы так погрузились в свое горе, что… Это мы должны извиняться. Мы не должны были заставлять тебя думать, что ты нам безразлична. Потому что это не так, Хейли. Твоя мама и я, мы любим тебя всем сердцем. Единственная причина, по которой твоя мама только что выбежала отсюда, заключается в том, что ей невыносима мысль потерять тебя. Смерть Кэти сильно ударила по ней, но, если тебя не станет… это просто ее уничтожит.

– Но ей было плевать на меня… – бормочу я, глядя на наши руки. – Я говорила с ней по телефону, и она… она была занята другими вещами. Она назвала меня Кэти.

Даже не знаю, почему именно это ранило меня сильнее всего. Не то равнодушие, что длилось месяцами. Не тот факт, что она ни разу за время моего путешествия не удосужилась спросить, как мои дела. Нет, она назвала меня Кэти. Будто Хейли вообще не существует.

– Я знаю, – снова вздыхает папа. – Она позвонила мне после этого и рассказала о случившемся. Она хотела спокойно поговорить с тобой об этом, извиниться, но твой телефон был выключен, а на следующий день пришло письмо.

– Прости… – повторяю я, потому что мне кажется, будто я говорю это недостаточно часто. – Я не хотела причинять вам еще больше боли. Я думала, вам все равно, и я… я… – мой голос надламывается. – Я так ужасно скучаю по Кэти. Я хотела снова быть с ней, – последние слова – всего лишь задохнувшийся шепот. – Я так скучаю по ней.

Папа выпрямляется и обнимает меня.

Пять месяцев. Мне потребовалось пять месяцев, чтобы оплакать сестру. Я не желала признавать, что она больше не вернется. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь полностью это принять. В одно мгновение Кэти все еще была там, мы были вместе в нашей комнате в общежитии, говорили об учебе, и она хотела затащить меня на ту дурацкую вечеринку. Она давила на меня до тех пор, пока у меня не лопнуло терпение и я не бросила ей в лицо те ужасные слова, которые на самом деле никогда не были правдой. Что она хочет изменить меня и не может просто принять. Что она предпочла бы иметь другую сестру, ту, которая была бы больше похожа на нее. Я знаю, что Кэти любила меня и принимала такой, какая я есть. Я это знаю. Точно так же, как знаю, что она не злилась бы на меня слишком долго. Кэти была великодушна, она забывала все буквально за пару минут. Но я никогда не смогу простить себя за то, что последнее, что она услышала от меня, были упреки. Она одна отправилась на вечеринку братства. Она осталась там на ночь, утром вышла в сад и созвонилась с сокурсницей. По словам полиции, она, должно быть, поскользнулась у бассейна. Кэти ударилась головой о его край, в результате чего потеряла сознание. Затем она упала в воду и утонула до прибытия спасателей.

В одно мгновение Кэти все еще была там, полная жизни, а в следующее – умерла.

Так легко обвинять других. Упрекать их. Ссориться. Но мы не думаем, что наступит этот момент – последний. Последнее объятие. Последнее слово. Последний взгляд.

Почему я не подумала об этом тогда? Почему не обняла Кэти на прощание и не сказала, как сильно ее люблю? Почему не пошла с ней на эту дурацкую вечеринку? Может быть, это вообще ничего бы не изменило, но возможно… только возможно…

– Нам тоже ее не хватает, воробушек, – папа гладит меня по голове, его голос звучит хрипло. – Мы безумно скучаем по вам обеим.

Эти слова провоцируют очередной поток слез. Хотела бы я его остановить, но не могу. Будто последние месяцы слезы копились за чертовой плотиной, а теперь прорываются наружу.

Я плачу, а папа просто продолжает гладить меня по волосам, как однажды уже делал, когда в пять лет я упала с велосипеда и разбила колени. Он позволяет мне выплакаться, пока наконец я не чувствую себя совершенно опустошенной. Голова раскалывается, лицо болит, и я благодарна за носовые платки, которые, наверно, появились в комнате благодаря Лекси.

– Неужели вы приехали сюда сразу, как только прочитали письмо? – шепчу я и слегка откидываюсь назад, чтобы посмотреть на отца, и всхлипываю в последний раз.

– Конечно, – его глаза расширяются. – Хейли, ты… Как ты могла думать, что будет иначе?

Как я могла думать иначе? Вы заставляли меня чувствовать отчаяние все эти дни, недели, месяцы. Я хочу закричать, но не могу. Я уже все сказала в своем письме. А еще я вижу муку на папином лице и не хочу делать ему больнее. Никогда этого не хотела. Я не хотела причинять боль людям, которые мне дороги. Я просто… просто хотела, чтобы мои страдания закончились. Чтобы все наконец закончилось и я смогла увидеть сестру и лучшего друга.