Лев пробуждается - Роберт Лоу

Черная тень метнулась вперед – низко и быстро, изготовившись выпустить кишки этой странной, крупной, двуногой дичи с правильным запахом и неправильным видом. Верховая лошадь, взвизгнув, взмыла на дыбы и заплясала прочь, запутавшись поводьями в папоротнике, а алан, сбитый с толку запахом сразу двух жертв, замешкался, выбрал ту, что помельче, и с рыком ринулся вперед.

Что-то метнулось сквозь траву пегой стрелой с жесткой всклокоченной шерстью. Врезалось в бок алана на лету, и Брюс, выставивший предплечье, чтобы защитить горло, отшатываясь и уже мысленно ощущая вес и зубы зверя, увидел взорвавшийся рыком и сверкающий клыками шерстяной клубок, покатившийся по траве и сразу распавшийся. Последовала кратчайшая пауза, а затем алан и Микел снова ринулись друг на друга, как тараны.

Их тела извивались и кружились, расходились и сцеплялись. Зубы лязгали, глотки рычали; один пес вдруг заскулил, брызнула кровавая слюна. Ошарашенный Брюс мог лишь стоять и смотреть, пока верховая лошадь плясала и визжала на конце своей привязи, – а потом подлетел второй серый силуэт, и ком сцепившихся гончих с рычанием покатился. Драка продолжалась еще какое-то время, а потом алан, не выстоявший против двух противников, вырвался из зубов дирхаундов и припустил прочь.

Тут появились Хэл и Сим, за ними Лисовин Уотти и Псаренок с зажатыми в кулаке поводками и едва угнавшийся за всем Куцехвостый Хоб. Они подоспели как раз вовремя, чтобы увидеть, как у алана, преследуемого по пятам призрачно-серыми силуэтами, передние лапы вдруг подогнулись, и он упал, покатившись кубарем, пока не распластался обмякшей недвижной грудой. Дирхаунды с разгону проскочили мимо, так что им пришлось, оскользнувшись, остановиться и вернуться, но жертва оказалась мертвее мертвой, так что им оставалось лишь попирать ее лапами, рыча и поскуливая от неутоленного кровожадного упоения, недоумевая, что это за сучок с кожаным оперением вдруг вырос у собаки из шеи.

Неподалеку от трупа из-за деревьев вышел Киркпатрик, небрежно закинув самострел на плечо.

Отличный выстрел, отвлеченно отметил Сим. Что это ему вздумалось хорониться за деревьями с самострелом? Сим не набрался духу высказать это вслух – да ему и не потребовалось, потому что, пока Псаренок побежал взять гончих на своры, Хэл и Брюс переглянулись.

– Коли будет позволительно обыскать седельные сумы оного Мализа, – сказал Киркпатрик небрежным тоном, будто они обсуждали лошадей за столом, – то, вернее верного, в них найдется пригоршня заячьего дерьма. Жутковато для махонького зайчишки сидеть во тьме да тряске, покудова не занадобится. А заодно выяснится, что проводника алана уже умыкнули прочь, хотя бьюсь об заклад, что недолго он будет наслаждаться платой за то, что отпустил чудище по указке. Подозреваю, вы его вовсе не найдете.

Никто не обмолвился ни словом, пока Брюс не обернулся к храпящей, тяжело дышащей, очумелой верховой лошади и не взялся за поводья. Трепещущий в нем страх обратился в гнев из-за услышанного, из-за хитроумных козней и, правду говоря, из-за его собственного тайного умышления против Бьюкена.

Мысленным взором он мимолетным, выкручивающим кишки проблеском увидел громадные челюсти пса и его длинный, распластавшийся в прыжке силуэт. Дернул поводья, выпутывая из зарослей, почувствовал, как они подались, потом снова зацепились, и в раздражении рванул изо всех сил.

И смерть, выдранная из земли, осклабилась ему.

Замок Дуглас

Назавтра

Охота окончилась, шлейфом сырого дыма почти в полном безмолвии потянувшись обратно к замку. Брюс, оживленный и взвинченный сверх всякой меры, флиртовал с графиней еще отчаяннее, хотя та отделывалась вымученными репликами, всей кожей ощущая сердитый взор Бьюкена.

Никто не мог удержаться, чтобы не поглядывать на телегу с трупом, – впрочем, Хэл видел, что Киркпатрик ехал молча, ссутулившись по-кошачьи, с лицом незрячим и непроницаемым, будто у каменного изваяния святого. Этот человек только что лицезрел покушение на своего сеньора – ему бы трубить зубодробительную тревогу, а он таращится вперед, не видя ничего.

Ему следовало, сказал Хэл после Симу, быть вроде мыши, вынюхивающей в лунном свете других сов.

– Следовало бы полагать, – согласился Сим, но рассеянно, потому что пришел с темного внутреннего двора, дабы доложить, как видел Мализа и двоих других в кожаных тужурках, с сальными ухмылками подгонявших графиню, будто ослушавшегося подмастерья, к шатру графа Бьюкенского. А от донесшегося оттуда шума у всех прямо зубы заныли.

Сидя в уюте кухни, укутав старые конечности, чтобы угомонить ноющие суставы, Сивый Тэм одобрительно закивал: граф Бьюкенский наконец-то надумал вразумить свою блудную женку.

– Жена, да собака, да дуб завалящий, – речитативом произнес он, – чтоб были добрее, лупи их почаще.

– А дуб-то пошто, господин? – вопросил один из кухарчат, и Тэм растолковал: порой такое дерево перестает приносить ценные желуди для свиней, так что крепкие мужи, включая коваля с его кузнечным молотом, ходят вкруг дерева, осыпая его крепкими ударами. От этого по дереву снова бегут соки, и оно оживает.

Псаренок, несший объедки для борзых, слыша тошнотворные звуки, подумал, что графиню охаживают кузнечным молотом. Но сомневался, что соки у нее побегут быстрее.

Худшее было еще впереди – во всяком случае для Хэла, когда уже подползало утро; Древлий Храмовник явился из мрака, словно призрак, и, сделав паузу, чтобы набрать в грудь воздуха, как перед нырком в холодную воду, изрек:

– Нуждаюсь воззвать к твоей подмоге.

Хэла будто морозом обдало.

– Я, как всегда, верен Рослину, – осторожно ответил он и заметил, как голова у старика при этом дернулась. «Ага, значит, я прав, – подумал Хэл. – Он призывает меня как сеньор».

– Прежде нежели мой сын вошел в лета, – медленно проговорил Древлий Храмовник, – аз бых государем Рослинским. Аз учих юного Брюса ратному делу.

На это Хэл промолчал, хоть этот факт и объяснял многое по поводу присутствия Храмовника при графе Каррикском.

– Егда сын мой созре, аз вверих Рослин ему, отдаше свою душу и длань Господу, – продолжал Храмовник. – И ни разу о том не пожалел – доселе.

Он воззрился на Хэла, поблескивая в свете факела глазами с набрякшими под ними мешками.

– Негоже, абы меня зрели сражающимся за ту али другую сторону, – повел старик дальше. – Но Рослин должен спрыгнуть.

– К Брюсу, – бесцветным тоном обронил Хэл, получив в ответ кивок. –   А Путь Сьентклеров? – добавил Хэл, слыша в собственном голосе отчаяние. Путь Сьентклеров заключался в том, чтобы ветви рода имелись и по ту, и по другую сторону конфликта. И чем бы дело ни кончилось – триумфом или разгромом, – Сьентклеры выживали всегда.