Лев пробуждается - Роберт Лоу

И уж совсем Псаренок удивился бы, кабы узнал, что у него еще и имя есть – Алейсандир, аки у короля, что свалился с Файфского утеса, низринув всю Шотландию в хаос, в тот самый год, когда родился Псаренок, но тот ни о чем таком и ведать не ведал, будучи Псаренком настолько долго, что другое имя запамятовал напрочь.

– Изыдите, кули дерьма!

Этот голос заставил Псаренка виновато метнуться обратно к конурам; Пряженик отпихивал псов прочь, а позади него потягивался и шумно зевал Червец; из его всклокоченных волос торчала солома. Псаренок почесал место укуса блохи и полуприсел, как обычно при резких шумах и неожиданностях, потому что тяжелая дверь с грохотом распахнулась, впустив холодный свет и студеный воздух.

– Прочь, щенки!

Ненадолго обрисовавшись силуэтом на фоне светлого квадрата двери, пришедший чуть помедлил и ступил внутрь, щелкая собачьим хлыстом; прекрасно знающие его борзые подались назад, но тут же начали тесниться вперед, поджав хвосты, ласкаясь и поскуливая.

Берне Филиппу пришлось сгорбиться, чтобы не задеть низкую кровлю, хоть он и был невысок ростом. Он надел кожаный жилет, чтобы защитить простой перепачканный балахон, тоже надетый дабы псы не замарали его светло-серый полукафтан. На губах у него играла обыкновенная кислая ухмылка, щетинившая его подстриженную черную бородку.

– Ну же, ну же, пошевеливайтесь, – проворчал он. – Надо дело сделать. Где Пряженик?

Пряженик пробрался вперед, обирая с себя солому и протирая слипающиеся со сна глаза. И отвесил поклон, чуть ли не с насмешкой продемонстрировав свои скудные познания французского:

– A votre service, berner Philippe [5 - К вашим услугам, доезжачий Филипп (фр. ). ].

Филипп поглядел на него, сдвинув брови чуть строже. Сорванец становится дерзким не по чину. Спускать такое нельзя. Он пощупал языком обломок зуба, а потом, выдавив улыбку, потрепал мальчонку по щеке.

– Ах, барчонок, – беспечно вымолвил он. – Какие манеры, а?

Остальные глядели, как он ласкает Пряженика, будто пса, ущипнув за подбородок и почесывая за ухом; это стало такой же частью утреннего ритуала, как побудка, ибо Пряженик был любимчиком берне.

Под началом берне Филиппа шестеро выжлятников. Вкупе с шестью пикерами – охотниками – они считали, что именно они истинные Апостолы Дугласа, а вовсе не напыщенные воины таким же числом. Коли это так, то берне Филипп – Святой Петр, Сивый Тэм [6 - Тэм – шотландский вариант имени Том. Впрочем, само слово имело целый ряд значений, так что вполне может оказаться и прозвищем наподобие «Белый Ломоть». ], головной piqueur, – Иаков, брат Иисусов, государыня Элинор – сама Непорочная Дева, а Смелый – Христос во плоти.

Такова жизнь, устроенная Законом и Обычаем, сиречь Богом.

– Возьми пятерых парней и очисти эту выгребную яму, – велел Филипп и оглядел всех, от Псаренка до Пряженика и обратно. Потом кивнул Пряженику и смотрел, как отрок послушно ковыляет прочь. Он становится больше… слишком большим, Раны Господни. Плоть, некогда мягкая, наливается соком и становится тверже, и даже для носа, привычного к смраду, Пряженик с каждым днем все более и более разит псиной.

Псаренок стоял, глядя на зловонную солому, словно узрев в ней изящную картину, и Филипп, как всегда, задумался, отчего у него душа не лежит к этому парню. Наверное, слишком костляв. Есть новый малец – голова Филиппа повернулась в ту сторону, будто голова борзой, учуявшей запах. Как там его… Хью, вот как. Так его нарекли родители, но в Свитках он записан под легко запоминающимся прозвищем – собачьей кличкой Фало, сиречь «желтый», и Филипп выделил его среди остальных по копне золотистых волос.

Вот досада. Чересчур юн – однако же эти белокурые волосы, говорящие о достойном происхождении полукровок-скоттов, упали на лицо мальчика, когда он собрал охапку вонючей соломы, отчего у Филиппа в паху томно засосало. Стоит подождать…

Ему попался на глаза Псаренок, как всегда пробирающийся в тени. Скорее ощутив, чем увидев устремленный на него взгляд, Псаренок остановился, оцепенев от безысходности.

– Ты, – коротко бросил Филипп, взирая на мосластого темноглазого отрока с такой же неприязнью, как на всех заморышей. – На сокольню. Тебя ждет Гуттерблюйд.

На улице мороз тут же впился в Псаренка, и тот весь скукожился, бредя к сокольне через простор замкового двора, навстречу пронизывающему ветру с угольно-черных небес. Псаренок воззрился на рдеющие угли там, где кузнецова жена Уинни раздувала горн; искры опасно взлетали до залубеневшей камышовой крыши каретного сарая и протяженной конюшни. Дальше шли частокол и ров, проездная башня, только-только перестроенная из камня, и деревянная голубятня, четко прорисовавшаяся на фоне медленно скисающего молока занимающегося рассвета. А еще дальше высились башни и каменные стены Цитадели, грозно нависая над ним.

Пламя горна вздувалось, затевая пляску жутковатых теней на стене одной из башен, подпрыгивающих вплоть до окон-бойниц часовни, где теплился медово-желтый свет сальных свечей; капеллан брат Бенедикт уже завел свои молебствия, бормоча так, что Псаренок буквально слышал хорошо знакомые слова: Domine labia mea aperies. Et os meum annunciabit laudem tuam. Deus in adiutorium meum intende [7 - Господи, отверзи уста мои. И уста мои возвестят хвалу Твою. Бог, чтобы помочь мне (лат. ). ].

Спеша мимо пекарни, уже источающей ароматы и дымок, от которых аж живот подводило, Псаренок пробормотал ожидаемый ответ, даже не задумываясь: «Ave Maria gracia plena» [8 - Радуйся, Мария, благодати полная (лат. ). ]. Остальное привязалось к нему, тихонько кружа, как зябкий ветер с реки: «Gloria patri et filio et spiritui sancto. Sicut erat in principio et nunc et semper et in secula seculorum. Amen. Allelyia» [9 - Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. Как было вначале, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. Аллилуйя (лат. ). ].

Прошел мимо голубятни с островерхой крышей, увенчанной диковинной птицей, клевавшей собственную грудь, и увидел кухарчонка Ферга, тащившего свежеиспеченные караваи и ухмыльнувшегося ему, потому что тоже знал латинские слова. Оба очень смутно представляли, что они означают, просто вызубрив их.

Кухонные хибары рядом с пекарней хранили тишину, холодно прорисовываясь в бледном свете, как и большинство построек в окружении грубого частокола, отделяющего замковый двор от Цитадели, где расположились Большая Зала, конюшни, бараки и несколько небольших огородиков.

Где-то высоко на hourds [10 - Деревянная галерея вдоль стены (фр. ). ] караульные притопывали и дышали на руки. Скоро эти деревянные заграждения будут разобраны, ибо нужда в них теперь отпала, раз государыня вверилась людям из Каррика.