Пыль грез. Том 1 - Стивен Эриксон

Значит, Дестриант на пороге смерти сделал мрачное открытие. Серые шлемы – жертвы предательства. Или вот-вот станут ими. И слова предупреждения должны пробудить у Смертного меча обжигающий огонь ярости и негодования. И Ран’Турвиан ждал, что Кованый щит помчится в каюту Кругавы, чтобы доставить страшное послание, чтобы увидеть, как разгорается огонь в ее ярких голубых глазах.

Братья и сестры! Обнажите мечи! Да окрасятся потоки алым в ответ на нашу запятнанную честь! В бой! Враги со всех сторон!

Ну ладно.

Танакалиан не только отказался принять объятие Дестрианта и его смертную боль; он не хотел заразить разрушительным безумием Серых шлемов. Объяснений старика, обоснований – подробных – по сути, не существовало. Не хватало существенных деталей. А герой без цели – словно слепой кот в яме с гончими. И кто предскажет, куда ударит Кругава?

Нет, требуется трезво все обдумать. Нужна медитация.

Смертный меч встретила грозные известия об ужасной смерти Дестрианта так, как и ожидал Танакалиан. Выражение лица стало еще строже, глаза засверкали, как лед; начались вопросы, а Танакалиан и не надеялся найти ответы, да, как оказалось, и не хотел. Вопросы и неизвестность – злейшие враги для таких, как Смертный меч Кругава, которая нуждалась в определенности, и неважно, какое отношение она имеет к реальности. Танакалиан видел, как она пошатывается, словно теряя опору под ногами; видел, как подрагивает ее левая рука – словно нащупывая рукоять меча в предчувствии боя; и как она инстинктивно выпрямилась – будто готовясь принять вес кольчуги – ведь новости предполагали боевое облачение. Однако он застал ее врасплох, беззащитной, а это тоже можно счесть предательством; нужно быть осторожным и не заставлять ее чувствовать себя более беспомощной, чем она уже чувствует; не выдать ни взглядом, ни случайным жестом огромную потребность в утешении. Короче, не предстать ребенком перед ее бесстрастным величеством.

Если при этом он становился презренным обманщиком, интриганом и манипулятором – что ж, это серьезно. Придется все это обдумать, по возможности объективно, и воздержаться от суждений, хоть самообвинительных, хоть снисходительных.

Кованые щиты прошлого, конечно, даже не побеспокоились бы. Но отсутствие суждений у других возникает только из-за отсутствия суждений у тебя самого, из-за нежелания критически оценить собственные предположения и убеждения. И к какой жестокости ведет подобная нечеловечная позиция! Нет, в такие высокомерные игры он играть не будет.

Кроме того, дать Смертному мечу то, что ей сейчас больше всего нужно, напомнить о ее благородном долге – именно то, что требуется. Никому не нужно, чтобы Кругава проявила крайнее расстройство или, Волки упасите, ударилась в панику. Они отправляются на войну, и они потеряли Дестрианта. Все это само по себе удручает.

Ей нужно собраться с духом, и обязательно здесь, на глазах Кованого щита; и если получится, ей хватит уверенности повторить строгий ритуал перед братьями и сестрами Ордена.

Но это подождет, а пока настала пора приветствовать болкандских эмиссаров; и Танакалиана успокаивал мерный хруст раздавленных кораллов под сапогами – они шагали по берегу у места высадки. В шаге позади Смертного меча – и пусть удивление и любопытство по поводу отсутствия Дестрианта одолевали и гребцов ялика, и капитана, и остальных на борту «Листраля», стоящего на якоре в устье реки, ни Кругава, ни ее Кованый щит не выказывали никакого беспокойства, направляясь к вычурному полевому шатру болкандцев. И вера в командиров была так сильна, что все успокоились.

Можно это счесть цинизмом? Танакалиан так не думал. Манера поведения в подобные времена очень важна. Не стоит беспокоить членов Ордена, чтобы демонстративно отложить решение до окончания переговоров.

Горячий воздух плыл волнами над ослепительно белым песком. Осколки крабовых панцирей, покрасневших на солнце, обозначали изломанную линию прилива. Даже чайки, какие-то пришибленные, сидели на корнях вываленных мангровых деревьев.

Два изморца поднялись по склону и двинулись через заиленную пойму, расходящуюся веером от реки слева. Местами зеленели пучки травы. Вдоль берега реки стояла длинная цепь болкандских часовых – шагах в двадцати от рядов коротких конусообразных бревен, увязших в грязи. Почему-то все часовые, темнокожие варвары в пятнистых кожаных накидках, стояли лицом к реке, спиной к изморским гостям.

Через мгновение ошарашенный Танакалиан увидел, как некоторые бревна пришли в бешеное движение. Он достал из футляра подзорную трубу, чтобы вооруженным глазом осмотреть берег реки. Ящерицы. Громадные ящерицы – теперь понятно, почему часовые стоят к нам спиной!

Кругава если и видела, что происходит на речном берегу, не подала виду.

Болкандский шатер был достаточно велик, чтобы вмещать десятки комнат. Крылья полога парадного входа были откинуты и прикреплены к изящным деревянным столбам золочеными пряжками в виде вороньих лап. Солнечный свет, пробиваясь через плетение балдахина, превращал внутреннее убранство в прохладный, мягкий мир кремового и золотого; Танакалиан и Кругава, оказавшись внутри, замерли от благословенной прохлады. Воздух, овевающий их лица, нес ароматы неизвестных экзотических пряностей.

Их ожидал какой-то чиновник, в замше и серебристой кольчуге – такой тонкой, что не спасла бы от детского ножика. Мужчина, чье лицо было закрыто вуалью, поклонился в пояс и жестом пригласил изморцев следовать по коридору с шелковыми стенами. В дальнем его конце стояли два стражника, одетые в длинные кольчуги того же тонкого плетения. На тонких поясах крепились метательные ножи – по два на каждом бедре. Кожаные ножны под левой рукой, отделанные полосками кости, предназначались для крупных клинков, вроде кривых сабель, но были явно пусты. Солдаты носили маленькие шлемы, не закрывавшие лиц, и, подойдя ближе, Танакалиан с удивлением разглядел на мрачных лицах сеть шрамов, вытравленных темно-красной краской.

Оба стражника стояли навытяжку и словно не обращали никакого внимания на гостей. Танакалиан проследовал мимо них в шаге позади Кругавы.

Открывшаяся палата оказалась просторной. Вся видимая мебель – в немалом количестве – была, похоже, походной; ее явно можно было сложить или разобрать, хотя это нисколько не умаляло ее изящной красоты. Все деревянные детали были покрыты кремовым глянцевым лаком, под кость и моржовые бивни.

Гостей ожидали два сановника, сидящие по одну сторону прямоугольного стола – на нем были приготовлены резные серебряные кубки, по три у каждого кресла. За спиной сановников стояли слуги, и еще двое расположились за креслами, приготовленными для изморцев.

На стенах справа и слева висели гобелены, свободно укрепленные на деревянных рамах. Внимание Танакалиана привлекло то, что изображения – укромные сады без людей – словно движутся; он понял, что изображения на тончайшем шелке оживают под потоками воздуха. И когда гости шли к своим креслам, со всех сторон в каменных желобах журчала вода, шапки цветов качались под незаметными порывами ветра, листья шелестели и терпкие ароматы создавали небывалую иллюзию сада. Даже свет, проникающий сквозь балдахин, был пятнистым, создавая причудливые тени.