Легенды о проклятых 4. Ослепленные тьмой - Ульяна Соболева

– Вот и свиделись, ниада.

Молчит, гордо вздернув подбородок. Смотрит в никуда. Упрямая сучка. Ничего, сегодня он ее сломает.

– Сегодня я лишу тебя, змея, твоего ядовитого жала. Станешь обыкновенной бабой, а потом постриг и вечное заточение в моем Храме. Отдал мне тебя Маагар, брат твой. Никому ты не нужна. Никому, кроме меня.

Приблизился к ней, влекомый неведомой силой. Волосы шеаны горят алым пламенем в слабых бликах солнца. И у него пальцы чешутся, так хочется впиться в волосы эти, сдавить, дернуть за них, причинить ей боль. За то, что сам горит в пекле, за то, что погрузила его в ад, и нет этому избавления.

– Нужна, – губы тихо шевелятся, – нужна, лжешь, Данат. Лжешь, как и всегда… Твое жало опаснее моего. Жалит ядом лицемерия. Знаешь, что нужна, и боишься…боишься, что он придет за мной. А он придет.

– Если жив… а у меня другие сведения. Нет твоего гайлара проклятого больше. Никто тебя не спасет!

– Есть он… и это тоже ложь!

И с презрением глазами своими бирюзовыми прямо ему в душу заглянула, содрогнуться заставила. Отступил на шаг назад.

– Сегодня расплата твоя придет… но я мог бы тебя спасти. Мог бы. В последний раз предлагаю свое покровительство. В моей власти спрятать тебя от людей, от всего мира и защитить. В золоте искупать, в роскоши. Ни в чем отказа не узнаешь. Ни в еде, ни в нарядах, ни в камнях драгоценных. Любой каприз исполню. На блюдце принесу. Все, что захочешь. Любое желание.

Соблазнительно на него посмотрела и облизала коралловые губы.

– Все, что захочу?

– Все… абсолютно все.

– Иди к Маагару, – выдохнула, подавшись вперед, – попроси принять тебя.

– Что просить у него для тебя? Он отдаст… клянусь, отдаст!

А самого шатает от ее близости и запаха, от того, как смотрит, как приоткрыла рот, как кожа ее белая перламутром отливает.

– Меч попроси. Острый, наточенный лучшим кузнецом Лассара, с каменьями драгоценными на рукояти. Фамильный меч.

– Зачем тебе меч, женщина?

К ней наклоняется, не может устоять, пьяный от запаха, от красоты этой саананской.

– Воткни его в свое жирное брюхо и выпотроши свои кишки! – и плюнула ему в лицо.

Слюна не просто обожгла, а проела дыру до мяса, заставив Даната взвыть, упасть на спину, закрываясь обеими руками.

– Тварь! Проклятая шеана! Сгною! Все равно моей будешь! Я тебя каждый день на алтаре буду живьем поджаривать!

– Если сможешь прикоснуться!

И продолжает хохотать, как безумная.

– Смогу. Лишу тебя сил твоих. Ритуал знаю, поняла?

– Нет такого ритуала… и не было никогда!

– Ошибаешься… Я этот ритуал получил от самой мадоры баордской. Старой Сивар. Специально для тебя зелье передала с пламенным приветом от нее. – от воспоминаний о встрече с мерзкой старухой содрогнулся всем телом. И голос ее скрипучий в голове зазвучал:

– Принессссс?

– Принес.

Отдал мадорке прядь красных волос.

– А кровь ее принесссс?

– Принес!

– От меня привет ниаде передашшшшшь

Маленький флакон вложил в сморщенную ладонь.

– Молодец. Жди. К тебе выйдут. И держись подальше от чащи. Баордов я еще могу контролировать, а псов наших нет. А они всегда голодные.

Когда шел вместе с двумя астранами к кромке леса, послышалось, как вдалеке в баордском лагере младенец плачет. К нему вышла одна из зверо-женщин. Выползла на четвереньках, не похожая на человека совсем, укутанная в черные меха, заставила Даната тут же осенить себя звездами и протянула флакон и бумагу, свернутую в трубочку. Он забрал и дернулся, когда паучиха на него голодным взглядом зыркнула.

***

Шатаясь, выбрался из кельи Одейи, в зеркало на себя посмотрел и застонал – на щеке волдырь лопнул, и сукровица течет. Обожгла, тварь. Навеки шрам останется. И все остальные поймут, что прикасался к ней. Губы поджал, оглядываясь по сторонам. Факел схватил и опалил часть головы, загорелась тиара и волосы, он тут же в чан с водой голову окунул и завопил не своим голосом.

– Кто факел не закрепил на стене?

Чуть позже равнодушно смотрел, как одного из стражников лицом в угли тыкают за то, что факелы развесил ненадежно и мог пожар в замке устроить.

Ничего, ради служителя самого Иллина можно и без лица остаться, а то и умереть. Под ужасающие вопли несчастного Данат Третий вышел к толпе и с наслаждением посмотрел на алтарь. Сегодня все свершится. Не станет ниады, вернется обычная женщина. Все закончится.

Ее вывели под руки, одетую в одну лишь накидку, растрепанную, босую. Она в толпу смотрит и руки маленькие в кулаки сжимает.

– Кому верите? Кому? Он же вас… он вас Тьме отдаст, лишь бы шкуру свою спасти. Думаете, почему выжил?

– Закрыть рот лживой шеане. Уста ее говорят речи саананские, непотребные для уха честных прихожан Храма Астры.

Одейе завязали рот веревкой, которая впилась в нежные щеки. Данат раздул ноздри и поджал губы, наслаждаясь этой картиной, а когда с нее содрали одежду, он закрыл глаза, стараясь успокоиться. Не смотреть на тело ее проклятое. Не смотреть, не дышать им.

Вокруг распятой женщины ходили астрели с кадилами, чадили святым ароматом, освещали связанное тело ниады, окропляли водой с ледяной реки, посыпали пеплом с Паучьей горы, лили ей в открытый рот зелье из флакона. Черная вязкая жидкость стекала по подбородку шеаны и тут же впитывалась ей в кожу. Палач точил нож, и этот скрип отдавался возбуждением в чреслах Даната. Представил себе, как наклонится к паху ниады и будет срезать клеймо, глядя на розовые складки вожделенной плоти, и от одной мысли об этом трясти начало.

– Давай, моли о пощаде… я еще могу передумать. Ну же… еще не поздно.

– Гореть тебе в пекле саананском, – процедила сквозь зубы.

И перед глазами та сцена…

Астрель наблюдал за ней из-за дырки в стене. Маленькое отверстие, которое для него прорезал один из подмастерьев, чтобы наблюдать за ниадой в любое время суток. И он приходил сюда почти каждую ночь. Перед тем, как она отходила ко сну. Смотрел, как стягивает с себя одеяния, как моется в ванной, слышал, как рыдает в подушку или шлет проклятия Иллину.