Опасность тьмы - Сьюзен Хилл

– Что за люди? – спросил Серрэйлер.

– Тайлеры? Он сантехник, она работает упаковщицей на курином заводе. Порядочные. Дети вроде тоже ничего.

– И как они?

– Отец ничего особо не говорит, хотя винит себя за то, что не подобрал парня на машине.

– Родители Скотта?

– Готовы глотки друг другу перегрызть… Но, мне кажется, так было всегда. Я так понимаю, что весь груз заботы о семье лег на плечи его сестры.

– И ей…

– Тринадцать, переходящие в тридцать. Здесь Скотт должен был свернуть… эта дорога ведет к его дому. Он в небольшом тупике где-то в двухстах ярдах отсюда, в стороне от главной дороги.

– Его там не видели?

– Его вообще нигде не видели.

Еще одна унылая дорога из домов, скрытых за заборами или неухоженными живыми изгородями. Три огромных многоквартирных дома. Заброшенная баптистская церковь с заколоченными досками дверями и окнами. Движение не плотное, но имеется.

– Сложно поверить, что никто не видел мальчика.

– О, они его видели… Просто не придали значения.

– Значит, это должно было выглядеть нормально, не было никакой борьбы, как и когда забирали Дэвида Ангуса. Никто не упустит из виду, если ребенка будут насильно запихивать в машину.

– Кто-то, кого они оба знали?

– Оба ребенка не могли знать этого человека, это слишком невероятно. Значит, у нас два разных похитителя. Каждый из которых достаточно хорошо знаком ребенку, чтобы… – Саймон осекся. Они оба понимали, что договаривать эту фразу не имеет смысла.

– Это Ричмонд Гроув. Вот номер 7… последний справа.

Дома здесь сгрудились на одном узеньком участке земли. Саймон представил, насколько хорошо пропускают звук эти тонкие стены и насколько крошечные садики у эти людей на заднем дворе.

Чапмэн заглушил двигатель.

– Хочешь выйти?

Он медленно обошел машину. Занавески дома номер 7 были задернуты. Машины не было, как и других признаков жизни. Он задержал взгляд на доме, представляя, как мальчик со щелью между зубов выходит из этих дверей, перекинув сумку для бассейна через плечо, идет в сторону дороги… поворачивает налево… с радостным видом шагает дальше. Он обернулся. Мимо проехал автобус, но нигде поблизости вроде как не было автобусных остановок. Саймон вгляделся в серую дорогу. Насколько далеко ушел Скотт? Кто остановился рядом с ним? Что они сказали, чтобы убедить мальчика сесть к ним?

Он двинулся обратно к машине.

– Обрисуйте мне мальчика… Застенчивый? Смелый? Маленький или взрослый для своего возраста?

– Нахальный. Так про него говорят учителя. Но хороший. Он им нравился. Никогда не доставлял проблем. Много друзей. Немножко заводила. Поклонник футбола, болел за местную команду. Они называют их «Хаггис». Их логотип был у него на сумке, в полосочку.

– Он был из тех, кто мог бы остановиться поболтать с незнакомцем – например, спросившего дорогу?

– Очень похоже на то.

Дэвид Ангус, в свою очередь, был более замкнутым, но тоже мог бы заговорить с незнакомцем в таком случае, потому что это вежливо.

У Хикса зазвонил телефон. Через три минуты они уже неслись обратно в сторону главного управления. Жену Хикса – дочь Чапмэна – увезли в больницу со схватками на две недели раньше срока, к которому они ждали своего первого ребенка.

Серрэйлер провел остаток дня за изучением материалов дела Скотта Мерримана. Один раз он сходил в столовую, чтобы выпить чашку чая. В полседьмого он поехал в свой отель.

Обои и мебель в его номере были бежевыми, с золотистыми вставками. Здесь пахло застарелым сигаретным дымом, а ванная по размеру подходила разве что десятилетнему ребенку. Джим Чапмэн рассыпался в поспешных извинениях, пообещав «поболтать с ним позже»… Он прикидывал, какой вариант будет самым отвратительным – лежать в номере в кровати и маяться, сидеть в одиночестве в баре и маяться или весь вечер провести в дороге в Лаффертон, посреди перегруженного шоссе. Внезапно обрушившийся ливень снял все вопросы. Вести машину в такую погоду Саймону не хотелось.

Он принял душ и надел свежую рубашку.

В баре было пусто, не считая какого-то дельца, сидящего за ноутбуком в самом углу. Мебель была лакированного красного дерева. Коктейльное меню лежало на каждом столе. Саймон взял себе пива.

Обычно его устраивала собственная компания, но неприглядность обстановки и удаленность от всего, что ему было дорого и мило, действовали на него гнетуще, будто выжимая все его жизненные силы. Через пару месяцев ему стукнет тридцать семь. Он чувствовал себя старше. Ему всегда нравилось быть полицейским, но в последнее время что-то в его жизни начало тяготить его. Вокруг было слишком много ограничений, слишком много политкорректных оговорок нужно было сделать, чтобы наконец приступить к настоящей работе. Сделал ли он что-нибудь для кого-то? Изменилась ли хотя бы одна жизнь, даже косвенно, из-за того, что он когда-либо совершил? Он подумал о том, как меняет жизни его сестра Кэт в качестве добросовестного и заботливого врача, как их меняли в свое время его родители. Возможно, они были правы с самого начала и ему надо было пойти в медицину, порадовав отца?

Он тяжело рухнул на блестящую красную банкетку. Бармен включил огоньки на танцполе, но веселее от этого не стало.

Внезапно Саймон понял, что скучал по возбуждению, по всплескам адреналина – таким, какой он испытал два года назад, преследуя серийного убийцу на его же территории, и таким, с которыми он сталкивался постоянно на заре своей карьеры. Старший констебль не один и не два раза намекала ему на то, что ему пора бы уже продвигаться дальше по карьерной лестнице, но, если он станет суперинтендантом или пойдет еще выше, это будет означать, что он еще меньше времени будет проводить за работой, все больше сидеть в офисе, а этого он не хотел. Это всем известная история… не становись директором, если тебе нравится учить детей, не становись главврачом, если тебе нравится ухаживать за пациентами. Если хочешь испытывать живой восторг преследования, оставайся патрульным или констеблем. Но он этого не сделал, и пути назад не было. Может, ему стоит вообще уйти? Он знал, чем он займется, если покинет органы. Несколько его рисунков скоро выставят в Лондонской галерее; экспозиция открывается в ноябре. Он будет путешествовать и рисовать днями напролет, уделяя своим работам столько времени и внимания, сколько они того заслуживают. Он проживет. Деньги для него никогда не были главным. Но он всегда, в том числе и сейчас, сомневался: будет ли он получать то же удовольствие и удовлетворение от творчества, если ему придется зарабатывать им на жизнь? Вероятно, это ему тоже вскоре опостылеет.