Золотые земли. Сокол и Ворон - Ульяна Черкасова

Дара отпустила корову, огляделась вокруг себя. Вдали на заливных полях переливался огонь там, где гуляли духи, а река сверкала, точно на дно рассыпали золотые монеты.

Заклятия Тавруя отняли у Дары не только её силу, но и целый мир. Никогда она не чувствовала себя такой живой. Она точно была слепой всю жизнь и наконец прозрела.

Ежи поднялся на ноги и побрёл к избе. За ним волоклась тусклая золотая нить, и Даре из чистого любопытства захотелось схватить её.

Что-то дёрнуло за подол. У ног девушки сидел дворовой. Он помотал головой, останавливая её.

– Что это?

Дух коснулся груди и отступил в тень хлева.

Ежи скрылся в избе, за ним ушёл Старый Барсук.

Дара осталась одна. Она решила, что для всех было бы лучше не видеть её целый день, и вывела корову на дорогу, которая вела к лугам, невольно посмотрела назад, туда, где стоял Великий лес.

Ничего не изменилось. Он не мог помнить Дару, не мог её ждать.

* * *

На ночь мачеха затворила ставни, при этом хлопнула ими так громко, что Веся вздрогнула. Дара даже головы не повернула. Когда Ждана пребывала в дурном настроении, то всё делала резко. Наверное, оттого и хлеб у неё всегда выходил пышный, с такой силой она месила его крепкими руками. Дара хорошо помнила, как больно эти руки могли ударить, хотя Ждана её не трогала с тех пор, как потеряла первого сына. Мачеха боялась. Несмотря на заклятие Тавруя, она всё равно опасалась падчерицы не меньше, чем тварей из Великого леса.

Поэтому мачеха заперла ставни. Поэтому в избе за весь вечер никто не произнёс ни слова. Веся пыталась вышивать, пока ещё было светло, исколола все пальцы и только сильнее расплакалась. Ждана поставила кашу на стол, но никто к ней не притронулся. Она тоже не стала есть и убрала горшок обратно в печь.

А Старый Барсук весь вечер просидел на завалинке. Запели сверчки, на небе показался месяц, а он всё не возвращался. Дара не выдержала и вышла из дома.

– Дед, пойдём спать. Поздно уже.

Он смотрел не отрываясь куда-то вдаль, и седые ресницы его подрагивали, когда он быстро моргал слезящимися глазами. Барсук сидел на своём излюбленном местечке, как делал всегда на протяжении долгих лет. Но только теперь Дара поняла почему. Он садился так, чтобы видно было Великий лес. Он ждал. Все эти зимы, с тех самых пор, как чародейка принесла из владений лешего его внучку.

Туман снова собрался на опушке и на берегу Звени. Он густел, пока садилось солнце, расползался по полям и оврагам, подбирался всё ближе к мельнице.

– Дед, пошли, – жалобнее попросила Дара.

Заухали совы вдалеке. Наступила ночь.

– Дед!

Барсук поднял голову.

– Да, пора, – согласился он и протянул руку.

Дара помогла ему подняться. За минувший день Барсук постарел на десяток лет. Больная нога совсем не слушалась его. И это была её вина.

– И в какой лес я уйду, если ты без меня никуда? – Дара улыбнулась, надеясь, что дед поддержит её в своей шутливой манере, но он промолчал. Десятки новых морщин появились на его лице, точно шрамы изрезали лоб и щёки.

Девушка прикрыла за собой дверь. Невольно приметила, что засов стоял в углу. Они не закрывали дом на ночь много лет, с тех пор как княжьи люди прогнали татей с тракта у Мирной. В округе было спокойно, никто не боялся разбоя. И всё же рёбра точно прутья клетки стянули грудь. Дара подняла засов и заперла входную дверь.

Вместе с Барсуком они сели за стол. Ждана отодвинула заслонку печи, вытащила щепку, чтобы зажечь лучину на столе. Помолчали, помолились. Никто так и не стал ужинать, затушили огонь в избе.

Веся впервые легла спать не на полатях с Дарой, а рядом с матерью. Ещё долго было слышно, как сестра хлюпала носом, пока Ждана не принесла воды в черпаке и она напилась.

– Спи, родная.

Стало тише.

Дара лежала не шелохнувшись. Руки свело – так сильно она сжимала кулаки. Она отвернулась к стене, чтобы не видеть даже неясных теней мачехи и сестры. Сон не шёл. В углу шуршали то ли мыши, то ли домовой. Тихо, обиженно сопела Веся. Наконец захрапел Барсук, скоро мачеха задышала ровнее, громче. Но Дара заснуть не могла.

Ночь больше не была для неё такой тёмной, как прежде. Даже с закрытыми глазами она чувствовала затухающие угли в печи так остро, будто они тлели у неё под боком. Она ощущала внимательный взгляд домового и ещё кого-то медлительного и ленивого на крыше. Кто это был? Кот или навий дух? Он прокрался от трубы к конькам над самым выходом и долго сидел, озирая окрестности.

Скоро Дара привыкла к духу и решила, что он не был опасен. Быть может, он ночевал на крыше каждую ночь, просто раньше она этого не замечала. Она всегда видела тварей нави, но прежде для того ей требовалось быть куда внимательнее. Отныне сила её переменилась, всё в ней стало иным.

Пальцы рук покалывало, Дара перебирала ими грубое полотно одеяла, пытаясь унять дрожь. Сердце билось гулко, каждый удар был полон жизни. Крепкий, уверенный. Она всегда отличалась хорошим здоровьем, но теперь чувствовала себя сильнее, чем когда-либо прежде.

Это ли значило быть ведьмой? Так ли чувствовали себя все чародейки? Смелыми, крепкими, точно дуб, гибкими, как берёза? Дара была уверена, что она могла бы пробежать много вёрст и не задохнуться. Она могла спрыгнуть с крыши мельницы и не разбиться. Ей было хорошо. Не в душе, нет, та была полна смятений, но всё естество её пело, кричало от радости. Дара была как пленник, что выбрался из темницы после долгих лет заточения. Она была живой.

Дух на крыше вдруг прыгнул на трубу. Дара присела от неожиданности на постели, вскинула голову наверх, увидела только золотой огонёк над собой, не самого духа, а его суть. Он заметался, забегал кругами и вдруг полез в дом через трубу. Посыпалась сажа, заверещал домовой за печкой.