В тот день… - Симона Вилар

– Но повалили же ваших богов-истуканов, – возражали княжьи засланцы. – Все видели, как самого Перуна опрокинули. И что? Не побил молниями Перун Киев-град, не случилось никакого ненастья и беды.

– Ну, это еще посмотрим. Помстится еще за себя Перун Громовержец!

– А разве вы ждете этой мести? Похоже, вам хоть беды да нелады, только бы на своем настоять. А вот истинный Бог учит: прощайте врагов своих. Живите в ладу. А где лад – там и клад. Хорошо заживем, когда смиритесь, и Создатель всего сущего пошлет вам благо и мир.

Чужой Бог казался киевлянам уж слишком милосердным, но при этом – хитрым. Судачили, что, мол, от добра добра не ищут. Спорить начинали. Поэтому люди князя, слушавшие подобные рассуждения, отмечали самых упорных, к ним особое внимание было. Обижать не обижали, но уговаривали и прельщали постоянно. Если же чересчур непримиримые попадались или кто-либо злобу проявлял, то всегда находился повод услать такого, а то и намекнуть… припугнуть.

Вечером докладывали: к вере христианской все больше молодежь склоняется. Молодым-то всегда новое любо и интересно, а за молодежью будущее. Поэтому особенно щедро угощали таких, нахваливали и заявляли, что именно им, молодым да рьяным, грядущее строить, да еще с милостью от князя. «А как же старые наши игры, праздники? » – интересовались парни и девушки. Всем им было любо на Купалу жечь костры и купаться в потемках, на Масленицу печь блины и кататься на санях, в темные ночи Корочуна [34 - Корочун отмечали в самую долгую зимнюю ночь с ряжеными и колядками. Этот обычай надолго сохранился и на Рождество. ] рядиться в личины духов и требовать угощение по дворам. На это отвечали: «Старые обряды никто не отменяет, будет вам веселье, но с условием, если потом к молитве прибегнете. Так что гуляйте и веселитесь сколько душе угодно. Главное, чтобы старые верования близко к сердцу не принимали».

Но если молодых предстоящие перемены привлекали и вдохновляли, то старики упорно держались за старые верования. Сложно им было, пройдя свой век, сроднившись с привычными обычаями, вдруг столь круто менять уклад жизни. Вот и злились старики, спорили. Однако и они от угощения с княжеского двора не отказывались. Владимир Красно Солнышко – щедрый князь, так почему бы и не угоститься? А вот в кого верить они будут… Это еще как поглядеть.

Везде только и разговоров было, что о новой вере, – и в мастерских, и в теремах, и в лавках, и в лачугах. И все больше ширилась по граду весть, что в определенный день их всех созовут к речке Почайне, какая текла к Днепру по застроенному избами Подолу к гавани Притыке. Готовясь к предстоящему, все суда из гавани отвели, и теперь они стояли рядами вдоль островов и берегов Днепра, упершись птицеобразной грудью в песок побережья. А все для того, чтобы установить на берегу Почайны множество помостов, на которых будут стоять священники и вершить обряд. На возвышенностях же соберутся уже крещеные градцы, дабы наблюдать, как остальной народ обретет истинную веру. Сообщалось, что надо будет войти в воду по грудь, окропиться и крестное знамение совершить. «Какое еще знамение? » – спрашивали несведущие. Им показывали, и многие повторяли, коснувшись сперва лба, потом груди, а затем плеч. «Всего-то и делов? – удивлялись. – Ну а потом к столам пиршественным позовут? » – «Всенепременно», – заверяли их. Как тут было не согласиться? Ведь в Киеве будет такое гуляние, какого еще отродясь не было!

При этом же сообщалось, что, если кто заартачится и не выйдет в назначенное время к Почайне, тот на милость князя пусть не надеется, таких и выгнать из града могут. Пусть тогда разыскивают по лесам и болотам старые капища, где волхвы живут, ожидая новых подношений, чтобы, как и ранее, дурить люд своими гаданиями и предсказаниями пустыми.

«Если предсказания ведунов пустые, отчего вы их так опасаетесь? – спрашивали. – Отчего ни одного служителя старых богов во граде не видно? » – «Так не любы они князю, – отвечали. – И если не хотите судьбу их повторить, идите к Почайне, когда бирючи [35 - Бирючи – городские глашатаи. ] огласят о крещении. Всяк туда пойдет – и бояре нарочитые, и торговцы именитые, и ремесленный люд, какому выгодно и в дальнейшем на Подоле дела свои продолжать, жить и трудиться в Киеве, да еще и с благословения сильного единого Бога. Один Бог – это как один князь. Всякого защитит, всякого выслушает. Вспомните, как раньше князья воевали друг с другом, а простому люду от того было одно разорение и горе. Так и боги ваши каждый себе требы желал, подарки и подношения требовал, а то и человеческую жизнь. Сейчас же милость Всевышнего на каждого распространится, кто защиту от святого креста получит. А крестики вам подарят, едва из воды крестильной выходить станете. Всякий, кто на себя его наденет, получит оберег такой силы, что никакие старые боги и духи ему уже нипочем станут. Так что и душу свою спасете, и после смерти отправитесь в райские сады небесные, жить там вечно будете новой радостной жизнью».

Что значит жить вечно, люди не понимали. Но сама мысль о дивном будущем после ухода за кромку тешила и была интересна. Однако смущало иное: если под нового Бога идти, то как же пращуры, ушедшие раньше некрещеными? Неужто их теперь и блазнями [36 - Блазни – призраки. ] прозрачными не удастся встретить?

«Можно подумать, что вы раньше с уже ушедшими пращурами виделись после их ухода, – отвечали сомневающимся. – А так каждый крещеный на том свете под защитой самого Создателя будет, и кто знает… Он ведь добр, он всякого услышать может».

И опять пересуды шли по граду, страхами люди делились, но и надеждами.

А потом настал тот день.

Казалось, само небо желало, чтобы все прошло как можно лучше: солнечно и ясно было под синим небом, но не жарко, не душно, тепло. Весь мир сиял ясным светом, музыка играла, гусляры и дудошники устроились на помосте, а там подошли нарядные по такому случаю те из киевлян, кто уже крест на себе носил. Вскоре загудела сурьма [37 - Сурьма – большая сигнальная труба или большой рог, издающий громкий звук. ] и к берегам Почайны с Горы сошли сам князь со своею царицей. На голове Владимира сияла диадема, увенчанная сверху сверкающим алмазным крестом. Такой же крест был и у Анны Византийской. Они ступили на высокий помост, а отроки в белых одеяниях держали над ними навес, украшенный пышными перьями диковинных птиц. Слышалось пение торжественное, священники кадили ладаном.