Записки на простынях - Ирина Мист

Я перестала любить. Тоже внезапно. Он был последним, к которому я возвращалась. В мыслях, когда не могла прикоснуться. Он… Он спускался по трапу и шёл стремительной походкой, размахивая руками и щебеча о чём-то своём тощей девице, повисшей на его локте. Джентльмен – никого не оставит без помощи. Или примет помощь любого.

Время для меня течёт иначе. Особенно в состоянии сильных потрясений. В том, что сейчас именно так, я не сомневалась. Я внезапно перестала чувствовать. Звуки, цвета, лица. Всё смешалось в пёструю массу, как будто в блендер бросили разноцветные журнальные страницы, а потом включили на полную мощность. Всё стало меркнуть, превратилось в липкую серую массу. Звуки поблёкли. Цветная толпа внезапно стала тусклой, бесцветной. Я развернулась и пошла прочь. На самом деле – почти бежала, сталкиваясь со встречающими.

Пустота, выбеленный прожекторами небесный свод – сколько пафоса, дурацкая привычка цеплять слова, чтобы казалось красиво. Небо, просто небо, рваная потёртая временем наволочка, из которой сыплется снег. Прямо в лицо. Снег, облепив брови, нос, тает, сползая противными холодными ручейками. Слизываю солоноватую влагу с губ: «Снег? Солёный? » Оказывается, плачу. Плачу от боли, одиночества, пустоты и ненужности. И – откуда-то нахлынувшей ответственности за происходящее. И за то – чтоб не сломаться и продолжить жить. Хоть и жизнью это давно не назовёшь. Живу, не подпуская к себе глубоко внутрь. Привычно и не больно.

Таксисты появляются, словно из-под земли, предлагают свои услуги. А я иду к автобусной остановке. Хочу почувствовать себя хоть капельку живой от пронизывающего холода в автобусе, дышать на замёрзшее стекло, пальцами отогревать замёрзшее стекло ото льда, процарапывать дырочку, чтоб сквозь неё взглядом цепляться за дорогу, бегущие фонари, погребённый под снегом лес. В очередной раз слишком близко подпустила к себе. Снова боль. Я живая, когда мне больно. Или пока мне больно.

Флииип…

В какой момент я научилась не залипать в отношениях? Включаю чувства по щелчку.

Нежная и ранимая на встрече.

Жёсткая и циничная, выходя за дверь.

И ведь не вру. Заканчивается встреча – чувства засасываются внутрь, как стальная лента рулетки с жужжащим звуком «флииип». Закрываю дверь, спускаюсь на лифте, флииип, – чувства свернулись в крохотный клубок внутри меня. До следующего раза. Иногда всплывают в неподходящий момент, бесстрастно разглядываю их и вновь убираю в загашник. И снова одинока и спокойна.

Я больше не желаю спокойной ночи и не прошу позвонить. Эта привычка кажется мне глупой, назойливой, старомодной.

От чего стынет кровь в жилах

Старое кладбище почти в центре провинциального городка. Там уже не хоронят. Раньше мы с папой добирались до детского сада короткой дорогой – через него. За каменной оградой – шорох машин и шаги прохожих, внутри – вековые деревья и покой. Город мёртвых внутри города живых. Со своими жильцами и гостями.

Захотелось пройтись той самой дорогой. Справа – часовня, в которой покупала лаконичный крестик, похожий на католический. И с тех пор повсюду искала только такие, без сцены распятия – кресты я теряла каждые пару лет.

На кладбище не хожу с пустыми руками, не важно, похоронены там родные или нет. Здесь мои проводники – птицы. Два дятла долбят дерево на безымянной могиле с покосившимся крестом. Дятлы в центре города?

Налила водку крестом между могилами, оставила гостинцы. Сошла на боковую дорожку. Рассматриваю надписи и фотографии. С памятника глядит женщина в вуали. Напоминает то ли на актрису, то ли на светскую львицу из далёких двадцатых прошлого века. Девичья фамилия одна, у мужа – другая, у неё же – третья, да ещё двойная. Никак не пойму, как случилось такое. А рядом похоронена женщина с моей фамилией. Привыкла толковать знаки – мысли дурные лезут. И скрипит-стонет совсем рядом. Поворачиваюсь – сквозь крест проросло дерево. Ни надписи, ни надгробия, только крест и дерево сквозь него.

Где-то вдали настойчиво каркает ворона, словно подзывает. А там уже не дорожки – узкие тропки. Иду, превратившись в глаза и уши. Впереди немолодая пара сидит, касаясь друг друга. Кладбище старое, почти заброшенное, народу никого. А они сидят обнявшись. Стараюсь незаметно проскользнуть, чтобы случайно не нарушить их уединение. Тропки кончаются – упираюсь в ограду. Возвращаюсь. Иду другой дорогой. Снова ограда.

Мысли в голове набатом: «Сейчас меня поглотят, не выпустят, оставят здесь». Страх показывать нельзя. Про себя твержу: «Всё, ухожу, беспокоить не буду», – и тут же выхожу на широкую асфальтовую дорожку.

Иду обратно. И кажется мне: могилы те же – имена другие. Вдали дерево в два, а то и три обхвата. Хочу глянуть поближе – и снова дорожки смыкаются, не пускают.

Направляюсь к главной аллее, вижу могилку, бабушка похоронена лет сорок назад. А глаза живые. Смотрит сквозь меня. Положила на камень пару кусочков гематогена, в сумке больше ничего не было.

Завершилось благополучно, раз пишу. Но настолько всё отличается от тех прогулок с папой. Мы даже с друзьями в полночь бродили здесь. Мне не было так страшно, как в этот раз.

Словно кладбище хотело о чём-то предупредить, а я не услышала.

Между ангелом и бесом

Не могу похвастаться, что танцую с детства. В детском саду была полной и неуклюжей. Партнёры доставались под стать – такие же нескладные увальни. Симпатичных мальчишек сразу расхватывали бойкие уверенные в себе девицы. Лишь однажды мне удалось перебороть страх, и я пригласила мальчишку в пионерском лагере на белый танец. Он отказал. Больше в своей жизни никого на танец не приглашала.

Хотя лукавлю, однажды было. На фестивале, с группой поддержки за спиной, я попросила станцевать со мной известного в узких кругах преподавателя контактной импровизации то ли из Англии, то ли Ирландии. Я ж трусиха – избегаю танцев с мужчинами. Боюсь историй, которые вылезут, и все вдруг обнаружат, что не такая я независимая и самодостаточная, а совсем обычная. Слабая женщина, которой хочется внимания и заботы. И влюбиться могу сразу, прямо здесь, хотя это всего лишь танец. Привычный акт вежливости. И в танце веду партнёра то ли от волнения, то ли оттого, что не доверяю никому, кроме себя. Даже такую малость – как вести в танце. Я могу станцевать любое соло, даже танго с мужским костюмом на плечиках в качестве партнёра, но не могу танцевать с мужчиной. Ноги заплетаются, тело становится деревянным. И это у меня, гибкой и пластичной, за спиной которой многолетние растяжки и тренировки.