Предатель рода - Джей Кристофф

– Вы же знаете, как говорят, – она устало и безрадостно улыбнулась, – Кицунэ приглядывает за своими…

– Значит, я буду молиться.

Даичи взял ее за руку. Его ладони были покрыты мозолями, темными пятнами и глубокими морщинами. Юкико встретилась с ним взглядом и на мгновение увидела будто сквозь маску то железо, в которое он заключил свою душу. Он казался ужасно старым, согнувшимся под бременем и уставшим от бессонницы. Его улыбка была вымученной.

– Я знаю, о чем мы тебя просим, Юкико. Я вижу, как это сложно.

Она посмотрела ему в глаза, ища намек на презрение и не находя ничего. Слова внутри нее были похожи на живых существ, они бурлили в горле, требовали выхода наружу. Юкико сжала губы, всё еще пытаясь вести уже проигранную битву: удержать их в страхе. Когда, наконец, они высыпались, то прозвучали тихо, приглушенные завесой ее волос.

– Всё это слишком тяжело, Даичи, – она судорожно вздохнула. – Быть этой… Танцующей с бурей. Я чувствую себя мошенницей. Маленькой девочкой, которая топает ногами и кричит, что жизнь несправедлива.

– Ты вселяешь в людей надежду, Юкико. Силу, которая лежит в основе всего. Ты делаешь первые шаги, а они всегда самые трудные. Но по следам, которые ты оставишь на земле, пойдут тысячи.

– Иногда мне очень страшно. Я думаю об отце… – Она покачала головой. – Я не пролила по нему ни единой слезинки, вы знали? Он мертв, а я даже не могу заставить себя плакать.

– Это не страх прогоняет твои слезы, Юкико-чан, – голос Даичи был низким, с глухой хрипотцой. – Это ярость.

– Буруу говорит то же самое. Он говорит, что она сожжет меня изнутри.

– Нет. – Даичи наклонился вперед и пристально посмотрел на нее. – Нет, послушай меня, девочка. Оглянись. Посмотри на мир, в котором они оставили тебя. Красное небо. Черные реки. Горы костей. Ты должна быть в ярости. Ты должна быть в гневе.

Он взял ее руку, сжал так сильно, что ей стало больно.

– Время страха давно прошло. Он умер вместе с последним фениксом, с последней бабочкой. Он умер, когда мы променяли благодать нашей души на удобства мира машин. Ничего не изменится, если мы будем лелеять свой страх, будто он – наше благословение. Если мы боимся разрушить старое и потерять все в этот момент, мы никогда не построим новое.

– Я не уверена, что могу быть тем, кого ты хочешь видеть, Даичи.

Старик выпрямился, ослабил хватку.

– Я уверен, – сказал он.

Потянувшись назад, он достал из-за спины древнюю катану и положил ее на ладони. Юкико затаила дыхание, ее глаза блуждали по лакированным ножнам, по золотым журавлям, вырезанным на блестящем дереве. Слова, которые он произнес, отскакивали от кожи искрами, точно статическое электричество.

– Я владел этим клинком, он помогал мне во многих битвах. Но ни одна из них не была столь велика, как та, что нам предстоит. Поэтому я отдаю его тебе – той, которой он сейчас нужен больше, чем мне.

– Боги, – выдохнула она. – Я не могу принять это, Даичи…

– Можешь. – Он провел рукой по рукоятке в долгой прощальной ласке. – Я дарю тебе этот клинок и даю ему имя – Йофун.

– Ярость, – прошептала она.

– Таков мой подарок тебе, Юкико-чан. – Он кивнул. – Используй его, чтобы полностью избавиться от страха. Дорожи им. И дорожи истиной, о которой я говорю сейчас – другой не было и не будет: величайшая буря, которую когда-либо знали острова Шима, ждет своего часа. Ждет, когда вы призовете ее. Твоя ярость может свергнуть горы. Сокрушить империи. Изменить мир.

Он вложил лезвие в ее руку и взглянул на нее холодными глазами цвета стали.

– Твоя ярость – это дар.

* * *

Кин сидел один на веревочном мосту, свесив ноги над пропастью, и слушал угасающий день. Этот переход всегда очаровывал его: сначала свет отливает медью, которая постепенно становится коричневой, затем окрашивается в цвет засохшей крови и, наконец, наступает черная как смоль тьма. Едва различимые звуки, которые вряд ли можно заметить днем, становятся резкими и четкими под покровом ночи.

В прошлом, когда он носил свою кожу-футляр, мир заглушала пелена металлических звуков, которые постоянно издавал мехабак. В доме капитула Кигена не было окон, и он не мог отличить ночь от дня. Рассвет ему заменяло сияние резаков, звезды – мерцающие галогенные диски. В четырнадцать лет он увидел свой первый закат на палубе «Сына грома» после отплытия из залива Киген. Даже сейчас он помнил, как защемило в груди, когда ослепительно сияющий шар опускался к горизонту, словно поджигая весь остров. Всё пламенело и напрягалось, а к нему тянулись черные тени, словно руки старых, забытых друзей. У него так сильно перехватило дыхание, что на какое-то ужасное мгновение он подумал, будто мехи на его коже сломались. Он задыхался.

А в Йиши он слышал тысячу тонких голосков среди шепота листьев. Лес под ним вздыхал и шевелился, кричали ночные птицы в поисках добычи, меж нежных лепестков глициний жужжали насекомые. Донесся мягкий шорох чьих-то шагов. Кто-то приближался.

Он вскочил на ноги, сердце перехватило.

– Юкико?

– Привет, Кин.

Он потянулся к ней, неуклюже споткнулся, почувствовал себя полным идиотом и наконец неловко обнял ее. Она прижалась головой к его груди и вздохнула.

– Я переживал за тебя, – выдохнул он.

Когда Юкико подняла лицо и улыбнулась, он почувствовал острый запах чего-то ядовитого в ее дыхании. Заметил пустой тусклый блеск в ее глазах.

– Я в порядке.

Он нехотя отпустил ее и снова уселся на мостик. Юкико села рядом, свесив ноги и раскачивая ими взад и вперед, как ребенок. В глазах у них отражался сияющий свет заката. Он заметил, что щеки у нее красные, а в руках – бутылка саке. Он старался не смотреть на катану, привязанную к спине.

– Я подумала, что тебе надо это сообщить. – Юкико сделала глоток из бутылки и прикрыла глаза. Когда она снова заговорила, в голосе чувствовалось напряжение: – Даичи и совет проголосовали. Лже-особь останется в живых. Но под замком. Убивать ее они не собираются.