Вообрази меня - Тахира Мафи

– Да, – вру я. – Они мне нравятся, очень-очень.

– Я так и знала. – Ее глаза вспыхивают. – Эммелина не питала к ним интереса, а ты… ты, милая, всегда привязывалась к вещам. Вы с сестрой совсем разные.

По какой-то причине ее слова меня обижают. Они вроде и не обидные, но звучат именно так.

Хмурюсь.

Я все еще не понимаю, что происходит, а она продолжает…

– Примерно в твоем возрасте я завела себе одну такую, как питомца. В те времена птицы водились повсеместно, от них и избавиться было сложно. – Мама смеется, а я смотрю, как она глядит на летящую птицу. – Возле нашего дома на дереве жила одна, и каждый раз, когда я проходила мимо, она звала меня по имени. Только представь себе! – Мама наконец поворачивается ко мне лицом. – А теперь они почти исчезли. Я не могла этого допустить. Понимаешь?

– Конечно, – вслух произношу я.

Снова ложь. Едва ли я понимаю свою мать.

Она кивает.

– Эти создания особенные, не такие, как все. Они умные. Умеют говорить, танцевать. И у каждой на голове корона.

Она снова отворачивается, пристально разглядывая птиц так, как рассматривает все то, что связано с работой: радостно.

– Большие желтохохлые какаду создают пару раз и на всю жизнь. Как мы с твоим отцом.

Большие желтохохлые какаду.

Я резко вздрагиваю от неожиданного, теплого прикосновения. Чувствую, как пальцы еле ощутимо пробегают вдоль моего позвоночника.

– Любимая, – слышу я, – все в порядке?

Я молчу, поэтому он придвигается, шуршат простыни, он обнимает меня, и наши тела сливаются в одно целое. Он теплый и сильный; я обретаю полный покой, чувствуя себя в безопасности. Его губы касаются моей кожи, скользят по шее, так умело, что до кончиков пальцев на ногах пробегает электрический разряд; меня бросает то в жар, то в холод.

– Опять повторяется? – шепчет он.

Моя мать родилась в Австралии.

Я знаю, потому что она сама как-то об этом рассказала, а еще потому, что сейчас, несмотря на отчаянные попытки противостоять пробуждающимся воспоминаниям, забыть я не в состоянии. Как-то мама рассказала мне, что эта птичка (большой желтохохлый какаду) родом из Австралии. В девятнадцатом веке их завезли в Новую Зеландию, но Иви, моя мама, ее там не нашла. Она влюбилась в этих птиц еще дома, ребенком, когда одна из них, по ее заверениям, спасла ей жизнь.

Именно эти птицы захватили мои мечты.

Эти птицы, которых держала и кормила сумасшедшая женщина. Меня смущает осознание того, что я цепляюсь за чушь, за поблекшие, искаженные отпечатки старых воспоминаний, неудачно стертых. Я надеялась на большее. Мечтала о большем. В горле комом встало разочарование, холодным комом, который не проглотить.

А затем

снова

я чувствую это

Цепенею от тошноты, которая предваряет видение – резкий удар под дых, значит, будет еще, и еще, так бывает.

Аарон притягивает меня ближе, крепче прижимает к груди.

– Дыши, – шепчет он. – Я здесь, рядом, любовь моя. И буду рядом.

Я цепляюсь за него, зажмурившись, а голова уже плывет. Эти воспоминания подарила мне сестра, Эммелина. Сестра, которую я только-только обнаружила, только-только обрела.

Лишь потому, что она пыталась меня найти.

Несмотря на неустанные попытки моих родителей стереть из наших разумов давнишнее доказательство их зверства и жестокости, Эммелина добилась своего. Она воспользовалась своей психокинетической силой и вернула то, что украли из моих воспоминаний. Она поднесла мне дар – дар помнить, – чтобы помочь спасти себя. Спасти ее. Остановить наших родителей.

Не дать разрушить мир.

Однако в настоящий момент – ведь я только что чудом избежала смерти – этот дар стал проклятием. Мой разум ежечасно рождается заново. Преобразуется. Воспоминания все прибывают.

И моя погибшая мать отказывается молчать.

– Птичка моя, – шепчет она, заправляя выбившуюся прядь мне за ухо. – Пришло время улетать.

– Но я никуда не хочу. – От страха мой голос дрожит. – Я хочу остаться, с тобой и папой, и Эммелиной. Не понимаю, зачем мне уезжать.

– Тебе и не нужно понимать, – мягко настаивает она.

Я замираю, мне тревожно.

Мама не кричит. Она никогда не кричала. За всю мою жизнь ни разу не подняла на меня руки, ни разу не повысила голос и не обозвала. В отличие от отца Аарона. Хотя кричать маме и не требуется. Иногда она просто говорит что-то, например «тебе и не нужно понимать», и в ее словах слышится предостережение, пугающая меня категоричность.

Я вот-вот разревусь, слезы, подступая, обжигают глаза, и слышу:

– Никаких слез. Ты уже большая.

Изо всех сил сдерживаюсь, шмыгаю носом. Руки все равно трясутся.

Мама поднимает взгляд, кивает кому-то позади меня. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить Париса, мистера Андерсона. Он ждет с моим чемоданом. В глазах нет ни намека на доброту. Ни капли сердечности. Он отворачивается от меня, смотрит на маму.

– Макс уже устроился? – вместо приветствия слышу я.

– Да, он давно был готов. – Мама рассеянно бросает взгляд на часы. – Но ты же знаешь Макса, – продолжает она с легкой улыбкой. – У него все должно быть идеально.

– Только когда дело касается твоих желаний, – замечает мистер Андерсон. – Не встречал еще взрослого мужчину, столь очарованного собственной женой.

Улыбка мамы становится шире. Она хочет что-то сказать, я перебиваю.

– Ты про папу? – взволнованно спрашиваю я. – Там будет папа?

Мама разворачивается ко мне, удивленная, будто забыла, что я стою рядом. А потом снова обращается к мистеру Андерсону:

– Да, кстати, а как дела у Лейлы?

– Прекрасно, – произносит он, однако выглядит раздраженным.

– Мам? – Снова угрожающе подступают слезы. – Я буду там с папой?

Мама меня, кажется, совсем не слушает. Она ведет разговор с мистером Андерсоном.

– По прибытии Макс все подробно разъяснит, он ответит на большинство вопросов. А если не ответит, то, скорее всего, у тебя нет допуска.